Для историков, которые в ХХ в. традиционно были сосредоточены на анализе развития государств, обществ, экономик и цивилизаций, проблема болезни долгое время стояла на заднем плане. Болезни и эпидемии рассматривались ими обычно как некие внешние, природные силы, способные вносить расстройство в социальный порядок, при этом не имеющие ничего общего с ходом всемирной истории. Болезни, по вполне понятным причинам, считались принадлежностью естественной истории. Такой авторитетнейший историк, как Фернан Бродель, писал о том, что «каждый возбудитель заболевания имеет собственную историю, параллельную истории его жертв»27.

Ситуация стала меняться в 1970-е гг., когда некоторые историки начали проявлять интерес к деятельности врачей и ученых, а также к их представлениям о болезнях. Были предприняты шаги к тому, чтобы рассматривать труд врачей и ученых как еще одну разновидность социальной деятельности, а болезнь - как явление социального порядка.

Первым такой шаг сделал французский философ и историк мысли Мишель Фуко (1926-1984). В своей книге «История безумия в классическую эпоху» (1972) он показал, что душевные болезни традиционно считались и продолжают считаться проявлением асоциального поведения, а душевнобольных часто воспринимают как ненормальных, почти как преступников. От изучения проблем специфики знания о душевных болезнях Фуко перешел к анализу различных форм социального ответа на вызов болезни. В поле его зрения попали некоторые социальные институты - больница, санитарные службы, а также их опыт реакции на чуму и проказу. В книге «Надзирать и наказывать» (1975 г.) он четко указал на то, что история Запада представляла собой историю опытов мобилизации власти перед лицом всех форм беспорядка, в том числе эпидемий. «Чуму всегда встречают порядком»28. Фуко стал рассматривать историю болезни в связи с историей институтов, власти и научного знания. Кроме того, он недвусмысленно указал на то, что наряду с медицинской точкой зрения на болезнь всегда существовали и другие взгляды, которые имели большое значение, например, административная точка зрения на эпидемии.

Почти в те же самые годы такой шаг сделал итальянский специалист по экономической истории Карло Чиполла. От анализов факторов хозяйственного развития разных обществ в книге «Кристофано и чума» (1973 г.) он перешел к рассмотрению роли санитарных организаций Нового времени в противодействии эпидемиям бубонной чумы29 30. Без деятельности этих организаций, ставших ядром современных систем здравоохранения, Западный мир не сумел бы освободиться от бремени болезней и не указал бы дорогу для освобождения остальным обществам. Представив анализ всего лишь одного конкретного случая (итальянский город Прато первой половины XVII в.), Чиполла задал алгоритм для последующего изучения подобных случаев.

Особая заслуга в обращении исторической науки к проблеме болезни принадлежит также американскому историку Уильяму МакНилу, специалисту по истории цивилизаций. Мак-Нил поставил вопрос о том, какие силы способствовали историческому возвышению цивилизации Запада на другими человеческими обществами. После того, как в книге «Восхождение Запада» (1964)2° он обратил внимание на роль целого ряда традиционных факторов (средства сообщения, военная техника и пр.), в своей новаторской работе «Чума и народы» (1976 г.) 31, он указал на роль эпидемий. Согласно Мак-Нилу, с самого своего возникновения все цивилизации находились под гнетом болезней, которые были неотъемлемым атрибутом каждого развитого общества. Цивилизации платили дань болезням человеческими жизнями, но при этом оказывались менее уязвимыми для инфекций, чем соседствующие с ними примитивные общества. Большие эпидемии были следствием контактов между цивилизациями, но также своеобразным средством предотвращения этих контактов. Когда благодаря применению медицины и санитарных мер Запад сумел укротить эти болезни на своей территории, он начал свое грандиозное восхождение и соединил истории отдельных цивилизаций в единую всемирную историю. Следуя известной формуле «вызов и ответ», представленной в свое время Арнольдом Тойнби, Мак-Нил пришел к выводу, что Запад первым среди всех цивилизаций ответил на вызов болезни.

Влияние идей Фуко, Чиппола и Мак-Нила, оказалось огромным.

Уже в 1977 г. Майкл Долс, специалист по истории ислама, представил свою фундаментальную работу об средневековых эпидемиях на Ближнем Востоке, показав роль религии и исламских административных институтов в противодействии чумы32. В 1983 г. Нэнси Галлахер опубликовала свою превосходную книгу о роли исламских и европейских институтов здравоохранения в борьбе с эпидемиями в Тунисе33. В 1986 г. Энн Кэрмайкл выпустила работу о роли санитарных служб в Ренессансной Флоренции в усмирении чумы, подчеркнув мысль о том, что для местной элиты болезнь мыслилась, главным образом, как атрибут бедных слоев населения, и, следовательно, успех властей в борьбе с эпидемиями не зависел напрямую от их теоретической осведомленности34. Схожую идею предложил и британский социальной историк Пол Слэк в своей работе о борьбе с эпидемиями в тюдоровской Англии35. Ричард Эванс реконструировал перипетии борьбы с холерой в Гамбурге, указав на противоречия, возникшие между центральной властью и местной элитой36.

В 1990-е гг. исследования аналогичного плана стали еще более многочисленными. При этом историки старались не упускать из виду ситуацию не только на Западе, но и за его пределами. В 1993 г. Энн Харди в книге «Больные улицы» рассказала о работе санитарных организаций на Западе во второй половине XIX в.37 Тогда же другой британский историк, специалист по Южной Азии, Дэвид Арнольд представил работу, в которой указал на связь между британским владычеством в Индии и колониальными санитарно-медицинскими стратегиями в отношении болезней - оспы, чумы и холеры. В книге «Колонизуя тело», он обратил внимание на то, западная медицина в Индии играла роль еще одного инструмента колонизации, мало обращая внимание на реальные нужды местного населения38. В том же плане высказался и другой британский специалист по Индии Марк Харрисон в своей работе 1994 г.39 В еще более критической форме к этим идеям вернулся Шелдон Уоттс, британский историк, работающий в Африке. В 1999 г. в книге «Эпидемии и история», он представил целую серию сопоставлений того, как вели себя санитарные власти в Средневековье и Новое время на Западе и в более поздние времена в колониальном мире. Уоттс изобразил западную медицину в весьма критическом свете, как инструмент колонизации и поддержания социальной несправедливости. При этом он утверждал, что наряду с западной медициной колониального типа существовали и существуют другие медицинские культуры, более гуманные и социальноориентированные 40.

Крупный британский специалист по политической истории Новейшего времени Питер Болдуин также исследовал вопрос о роли болезни в судьбах общества. В книге «Зараза и государство в Европе» он дал весьма подробную и взвешенную реконструкцию истории борьбы власти с холерой, сифилисом и оспой на протяжении столетнего периода - с 1830 по 1930 гг. Ему удалось проанализировать огромный массив официальных документов некоторых европейских стран, чтобы показать, какими конкретно путями шел процесс утверждения нового политического порядка, столкнувшегося с вызовом заразных болезней. Пафос его работы состоял в том, что борьба с эпидемиями стала важной частью укрепления сильных государственных институтов и одновременно поставила под вопрос демократические традиции. В недавнее время он предпринял еще одного аналогичное исследование с целью показать, как в административно-политическом плане разворачиваются современные кампании по борьбе со СПИД41. Британский историк с немецкими корнями Пол Вейндлинг в 2000 г. опубликовал работу

«Эпидемии и геноцид в Восточной Европе», показав связь между расовой политикой фашистов и стандартными санитарными мерами некоторых европейских государств по борьбе с тифом и другими болезнями в первой половине ХХ в.42 Вскоре после этого американская исследовательница Пола Майклс в 2003 г. представила работу «Целительные силы», посвященную сталинской имперской политике в Казахстане и борьбе за утверждение там нового санитарного порядка43.

Нет необходимости называть другие работы такого рода. Все их объединяет стремление исследовать важнейшие социально-политические последствия болезней. Их авторы указывают на болезнь как причину для важных государственных трансформаций. Вместе с тем в этих книгах были подняты и другие проблемы. Например, проблемы культурных и интеллектуальных последствий болезней для общества. Укажем теперь на некоторые работы, сосредоточенные именно на такой проблематике.

В 1989 г. итальянский историк Джулия Кальви в книге «Истории одного чумного года» рассказала о влиянии эпидемий чумы начала XVII в. на религиозные чувства жителей Флоренции, а также попыталась реконструировать различия в реакции на эпидемию между мужчинами и женщинами Нового времени44. В 1992 г. вышла превосходная коллективная монография «Эпидемии и идеи», посвященная анализу представлений разных общественных групп - от духовенства и государственных чиновников до простых крестьян - о так называемых «новых болезнях». Достоинством книги было то, что в ней разбирался материал, относящийся к разным историческим эпохам и географическим регионам45. К числу работ, анализирующих культурные и интеллектуальные последствия некоторых болезней, может быть отнесена и работа Нормана Кантора «В память о чуме» (2001 г.)46

Таким образом, пробудившийся в 1970-е гг. среди историков интерес к изучению проблемы болезни, не угасает. Число публикаций растет с каждым годом. Ясно, что речь идет о весьма благодатной теме. При этом наряду с анализом конкретных случаев и сюжетов, отчасти рассмотренных выше, регулярно появляются и работы, представляющие собой попытки системного анализа роли болезней в глобальном масштабе. Таковы, сочинения Джо Хейса, Марка Харрисона, Шелдона Уоттса47.

В целом, исследования профессиональных историков о проблеме болезни, имеют свою специфику. В отличие от работ, написанных учеными-естествоиспытателями и многими историками медицины, в их работах естественные агенты болезни почти совершенно отсутствуют. Климат, среда, микроорганизмы, животные уступают место деятельности людей и политических институтов. Врачи и ученые в этих исследованиях предстают как представители всего лишь особых профессиональных групп со своими специфическими интересами, а естественнонаучные и медицинские представления о болезни мало в чем превосходят другие социальные представления. При этом далеко не во всех работах историков господствует культурный релятивизм, хотя при известном усилии он может быть легко обнаружен. Демонстрируемый в работах историков подход во многом способствует отказу от героизации научно-медицинского опыта болезни, указывая на то, что фигуры героев и злодеев в истории часто бывают искусственно сконструированы, а разница между «объективными знаниями» и «суевериями» оказывается порой сильно преувеличенной. Адресуя свой анализ как микроисторическим, так и макроисторическим реалиям, историки в своем разговоре о болезни, дают еще один - гражданский - образ болезни.

В заключении остается сказать, что все три направления в изучении истории болезни часто пересекаются между собой. Происходит неизбежный обмен идеями. Историки, врачи и ученые оказываются способными слышать друг друга и порой работают в общих проектах. Тогда возникают новые синтезы знания, всегда очень плодотворные. В качестве примера здесь можно указать на такую фундаментальную коллективную работу, как «Кембриджская всемирная история человеческих болезни», вышедшую в 1993 г.48