Сведений относительно распространения малярии в России в XVIII веке чрезвычайно мало.
Малярия («перемежающиеся лихорадки») относилась к разряду обыкновенных болезней, «человеку свойственных», и поэтому никаких тревог не вызывала, никем, за редким исключением, не регистрировалась и никаких законом установленных профилактических мероприятий не требовала. А между тем малярия в России была известна с древнейших времен.
Ни одна болезнь не имела такого множества народных названий, ни одна, кроме «моровой язвы», болезнь не привлекала к себе такого пристального внимания, как «лихорадка» или «трясучка». Об этом свидетельствует множество всевозможных народных или знахарских средств для ее лечения и предупреждения, равно как и обилие легенд, сказок и преданий об ее причинах и распространении.
Народных названий для обозначения лихорадок так много, что перечислить их все не представляется возможным. Народ с незапамятных, восходящих ко времени язычества времен, считал лихорадки существами живыми и злыми. По воззрениям древней народной медицины, лихорадки— это 12 «иродовых дочерей», злых и простоволосых. Они ходят по белу свету и ищут себе жертв, как только лихорадка («трясовица») наткнется на кого-нибудь, спящего на весеннем солнце, она подкрадывается к нему, целует его и уже не расстается с ним.
Но так как 12 лихорадок на весь свет слишком мало, то они по очереди переходят от одного человека к другому. Вот почему лихорадка часто на время оставляет больного, а потом снова привязывается к нему1.
Древние народные названия лихорадок можно разделить на два ьида. Первый из них исходит из представления о лихорадках, как о живых и злых существах, которые следует умилостивить, задобрить, обращаясь с ними как с родственницами. Отсюда названия: тетка, тетушка, кума, кумаха, сестрица и т. п. Второй вид представляет собою названия тех или иных наиболее ярко выраженных клинических симптомов, и поэтому в заговоре против лихорадок упоминаются следующие названия 12 лихорадок: «1) Трясуха, 2) Огнея, 3) Ледея, 4) Гнетея,

5. Груде* 6) Глухея, 7) Ломея, 8) Пухнея (Дутиха), 9) Желтея, •0) Корчея, 11) Глядея, 12) Невея (Мертвячка)»2.

' Н. X а р у з и и. Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения 1 сссии. В. I, М., 1889; в. 2, М„ 1890.
2 Л. Ф. Змеев. Чтения по врачебной истории России. СПБ, 1896, стр. 51.
Существовали и другие названия: «1) Сухая, 2) Зевота, 3) Блевота,

4. Потягота, 5) Сонная, 6) Бледная, 7) Легкая, 8) Вешняя, 9) Листопадная (Осенняя), 10) Водянка, 11)Синяя.

В одном старинном народном заговоре говорится: «Имя мне перемежающая и дневная: мучаю ежедневно, двухдневно, трехдневно, четырехдневно и недельно...»
В другом: «Имя мне есть переходная, перехожу у человека по разным местам с места на место, ломаю кости, спину, поясницу, главу, руки, ноги, ною, сверблю... ложусь под ребром... сушу, крушу... Пятая речь, имя мне скорбная: человеку разные немощи, недуги, горести, убожества, вреды, скорби и болезни всякие творю... Одиннадцатая речь: имя мне есть причудница... прихочу, принуждаю... пить, есть хочу, а иногда не хочу» ’.
По объяснению Афанасьева, слово лихорадка произошло от глагола «лихо-радеть», т. е. действовать во вред, со злобным намерением, с лихостью [263] [264].
Змеев иначе объяснил происхождение этого слова: «Лихой — один из синонимов злого духа. Лихо радеть, лихо деять, лихо мануть (ма- нья — это привидение во образе злой старухи) —обманывать»[265] [266].
Названия лихорадок, равно как и многочисленные суеверные средства и заговоры против них дают все основания предполагать, что малярия была известна на Руси еще со времен язычества. Следует, однако, оговориться, что к лихорадкам или «лихоманкам» в народной медицине относилась не только малярия, но и целый ряд других сопровождающихся лихорадочными симптомами (ознобом, потом, ломотой) болезней. Тем не менее их отличали от длительных горячечных заболеваний, характеризовавшихся постоянным жаром, для которых у народа имелись другие названия — огневица, огневка, огневая, помируха и т. п.
В древней русской литературе лихорадка впервые упоминается в XII веке в известном молении Даниила Заточника: «Луче бы ми тряс- цею болети, ни со злою нелюбою женою быти. Трясца бо тряся пустит, а злая жена и до смерти сушит» *.
К XIV—XV векам относится раскольничий заговор от малярии, в котором говорится о 12 «сестрах-лихоманках»: ознобе, зевоте, блевоте, гнетучке, трясучке, костоломке и др.[267].
В русских летописях прямых и достоверных сведений о малярии
нет.
Но о распространенности малярии в России свидетельствует тот факт, что почти во всех рукописных «травниках», «лечебниках», «вертоградах», «зелейниках» упоминались «трясовицы», лихорадки, «лихоманки» и излагались способы их лечения.
В «Благопрохладном вертограде» 1616 г. говорится «О вседневной студеной болести кватидиана, называемой тож тридневной, тож четвер- тодневной, квартана. Аще кто телом ослабеет от студенные болести»
В рукописных лечебниках XVIII века упоминается «вседневная лихорадка, трясовица, кумоха, дорогуша» *.
О              наличии малярии в XVII веке среди русских войск имеются некоторые указания в делах Аптекарского приказа. Так, в 1663 г. царю Алексею Михайловичу была направлена из Казани челобитная воевод, которые писали, что посланные «в Кизилбаши» ратные люди заболели «низовыми и иными всякими болезнями»[268] [269].
«Низовыми» болезнями вплоть до XIX века назывались лихорадки по той причине, что их якобы заносят «снизу», т. е. с низовьев Волги.
В этом же деле упоминается, что там «многие травы и коренья и зе: лья есть, чего в здешних странах (т. е. в Московской земле) нет». Среди этих трав, между прочим, говорится и о корне хины. В ответ на это послание было приказано: «Купить корени хины двадцать пудов, доброво и свежево, а купя тот корень привесть к Москве...». Однако, очевидно, речь идет не о хинной коре (Cortex cinchonae), а о корне многолетнего растения (Smilax china L.), растущего в Китае и употреблявшегося тогда для лечения сифилиса[270].
На Руси этот корень назывался «чепучинным кореньем — хиной» (чепучинная болезнь — сифилис). Настоящая же хинная кора тогда только появилась в Европе, была очень дорога и считалась величайшей редкостью, а поэтому купить 20 пудов этой коры было невозможно.
Наличие малярии среди русских войск подтверждается также указом от 25 октября 1678 г. о лечении больных стрельцов, заболевших в Чигирине «лихорадками и опухолью, и поносом кровавым».
Сведений о малярии в России XVIII века немногим больше, чем на Руси XVII века.
В рукописном лечебнике Даниила Турчина (1708) к числу болезней, наиболее распространенных «в обозах и на службах», отнесены: «а) огневица и головные боли... е) лихорадка внутренняя 3- и 4-днев- ная». В другом рукописном лечебнике (1719) приведены «лекарства домовые» от различных заболеваний, в том числе и «на лихорадки — трехдневную и четырехдневную».
Рукописный лечебник, именуемый «Ковчежец медицинский» (1730), содержит главу о лихорадках, причем различаются «лихорадки повседневные, лихорадки непостоянные, 3- и 4-дневные, прилипчивые». Следовательно, некоторые лихорадки считались заразными.
В другом рукописном травнике XVIII века (год неизвестен) говорится о лечении «трясовиц и лопуш» окуриванием. В этом же травнике отдельная глава посвящена тому, как «комаров побить»[271].
Академик Гильденштедт, посланный для обследования Новороссии, в 1773-1774 гг. писал, что там малярия была эпидемичной и уносила много жертв. В Черкасске и его окрестностях «трехдневная лихорадка составляет эпидемическую болезнь»[272].
Причиной этого Гильденштедт считал разливы Дона: «Остров, на котором построен Черкасск, образуется рекою Аксаем, которая берет свое начало из Дона, составляя как бы его рукав... Весною же до конца июня он представляет необозримое море, от коего целый год остается множество маленьких озер и луж, которые сильно заражают страну гнилыми испарениями. По этой причине и оставлена была построенная на
этом острове крепость св. Анны, так как в ней много погибло народа от болезней». В конце XVIII века в России лихорадки считались «обыкновенными болезнями, постигающими человека».
Фавр указывал, что малярия в России давала жесточайшие эпидемии с громадной смертностью и «являлась тогда для некоторых районов юга тяжелым народным бедствием» ’.
Однако достоверных статистических и эпидемиологических сведений о распространении малярии в России в XVIII веке нет, хотя известно, что некоторые районы страны к XIX веку уже освободились от малярии. Так, по словам Виллие, Петербург в XVIII веке освободился от «назойливых лихорадок», как только были окружающие сию столицу болота изсушены [273] [274].
Для объяснения происхождения малярии широкое распространение в XVIII веке имели две теории. Первой и наиболее популярной из них была «миазматическая», согласно этой теории лихорадки вызывались вредными ядовитыми частицами «миазмами». Они находились во вредном газе, выделяемом в болотах разлагающимися веществами, преимущественно растительного происхождения. Поэтому перемежающиеся лихорадки назывались также «болотными», термин же «малярия» — итальянского происхождения (Malaria — по-итальянски «дурной воздух»), Отцом миазматической теории считается итальянский врач Лан- чизи, опубликовавший в 1717 г сочинение «О вредных испарениях болот». На самом же деле приоритет «болотной теории» перемежающихся лихорадок принадлежит Гиппократу, который в книге «О воздухе, воде и местностях» описал эндемическую болотную лихорадку, происходящую от испарений и питья болотной воды. Гален также считал одной из причин, вызывающих лихорадки, «воздух, который может причинять лихорадку вследствие примеси к нему пагубных для жизни веществ...»[275].
Вторая теория объясняла происхождение малярии нарушением функций пищеварительного аппарата, в частности кишечника и печени: «острые, гнилые, желчные, мокротные, слизистые нечистоты, накопившиеся в пищеприемных путях, испорченная желчь, безмерные испражнения... суть главнейшие и обыкновеннейшие причины перемежающихся лихорадок»[276].
Но ошибочно было бы думать, что эти теории происхождения малярии противопоставлялись друг другу. Обычно они взаимно одна другую дополняли. Считалось, что болотистые испарения, поступая в организм, производят нарушения правильного состояния брюшных органов, которые влекут за собой «необыкновенное увеличение желчи и слизи».
Это же последнее вызывает нарастание «разнообразных острот, в крови скрывающихся», которые, собственно, и являются первопричиной лихорадочных симптомов.
Исстари считалось, что некоторые виды пищи вызывают малярию. Петр I во время похода русских войск в Персию собственноручно написал наставление о предохранении от свирепствовавших там болезней, в частности малярии: «В сих жарких странах должно отвращать солдат от употребления плодов, особенно дынь, шелковичных ягод и винограда, которые здесь весьма вредны» [277].
Дыням и арбузам приписывалась важная роль в происхождении малярии не только в XVIII, но и в XIX веке.
Указанные причины не всегда казались достаточными для объяснения возникновения малярии и потому в XVIII веке некоторые врачи при- держивались мнения, будто «перемежающиеся лихорадки и без приметной какой причины постигают человека, и потом сами собой исчезают и прекращаются» [278]
Клиническая характеристика перемежающихся лихорадок коротко и четко изложена в «Словаре Академии Российской»: «Лихорадка и лихоманка (febris). Болезнь, коея приступы начинаются ознобом, преем- лемые жаром и кончающиеся потом или другими какими извержет ниями»2.
Перемежающиеся лихорадки делились на «ежедневные, трехдневные и четырехдневные». Кроме того, различались и «полутрехдневные» и «получетырехдневные». Полутрехдневиая лихорадка относилась к наиболее злокачественным формам.
Осложнениями перемежающихся лихорадок считались: «внутренний палящий жар... трепетание сердца, удушие... усталость и крайнее изнеможение сил, несносная тоска, обмороки, помешательство в уме... непроходимая сонливость, чрезмерные изнурительные испражнения, сильные, опасные кровотечения, сыпь и язвы во рту, судороги и корчи»3.
Лихорадки ежедневные или «повседневные» относились к осенним, которые «повсюду распространяются в народе». Число приступов при них «простирается от 10 до 14». Трехдневные лихорадки причислялись к весенним. Они будто бы заканчивались после 5, 7 или 9 приступов. Приступы «редко продолжаются свыше 12 часов». Появление герпетической сыпи «около третьего или четвертого приступа» подавало надежду, что лихорадка закончится после седьмого приступа. Если же herpes («сухие болячки на губах и иных частях тела») появится в самом начале лихорадки, то это «возвещает продолжительную и опаснук» болезнь».
Существовало мнение, что трехдневные лихорадки могут переходить в «повседневные и сугубые» (постоянные).
Наиболее длительными из всех лихорадок считались четырехднев-; ные, которые «редко покидают больного прежде двух или трех месяцев». Эти лихорадки также причислялись к осенним. Описывались еще и пятидневные и даже восьмидневные лихорадки.
Регулярное появление лихорадочных приступов объяснялось «пр.и- ¦ родою предуставленным и уму человеческому непостижимым порядком» (Пекен).
Лихорадки заканчивались теми или иными «переломными испражг нениями» — рвотою, поносом, иногда же носовыми, геморроидальными («почечуйными») или же маточными кровотечениями.
Лечение перемежающихся лихорадок в XVIII веке велось в определенной последовательности. Прежде всего стремились к «извержению накопившихся в пищеварительных путях нечистот», затем к «разрешению внутренних запоров» и лишь после этого прибегали к хине. Кроме. т°|'°, применялись разнообразные симптоматические средства для «укрощения жесткости сопутствующих припадков».
Извержение накопившихся в пищеприемиых путях нечистот достигалось применением средств рвотных и слабительных. Эти средства бы-
М. Пекен. Новый домашний лечебник. М., 1797, стр. 163. Словарь Академии Российской. Т. Ill, СПБ, 1792, стр. 1223. М. Пекен. Новый домашний лечебник. М., 1797, стр. 165.
ли те же, что и при «горячках», — ипекакуана (Pulvis emeticus), сейгне- товая соль, отвар из александрийского листа, ревень и т. п.
Если после рвотных и слабительных лихорадка не прекращалась, прибегали к «разрешению внутренних запоров» путем растворения клейких и слизистых мокрот, «обременяющих желудок и кишки». Для этой цели были наиболее употребительными и считались «действительными» средствами винноуксусная и виннощелочная соль, нашатырь — «наипаче когда желудок испорчен и расслаблен». Названные лекарства давались по полузолотнику (2 г) несколько раз в день. Кроме того, для этой же цели' применялся целый ряд средств растительного происхождения: всевозможные овощи и плоды, отвары из пырея, цикория, репейника и т. д.
К «разрешающим лихорадки» средствам относили также и чеснок: «чеснок, внутрь употребляемый, во время приключающихся осенних лихорадок производит преудивительное действие. Многие четверодневны- ми трясучками страждущие... через употребление чесноку от оных излечились» '.
Хинная кора («лихорадочная корка, порвианская кора») назначалась лишь после описанного подготовительного лечения, к которому относились также и «кровопускания по мере возраста и сил».
«Лихорадочная корка или хина есть такое вернейшее и неизменное в сих лихорадках средство, которое, будучи употреблено в настоящее время, в надлежащем количестве и с нужною благоразумною осторожностью... излечивает перемежающиеся лихорадки всегда, во всякое время, и во всех людях почти без изъятия»2.
Но хинная кора назначалась лишь тогда, когда, несмотря на описанное выше лечение, направленное к растворению и извержению «клейких мокротных слизей», лихорадка упорно продолжалась.
Хинная кора известна в России с 70-х годов XVIII века. В «Росписи лекарств привозу галанца Вахрамея Меллена» (1674) наряду с другими лекарствами значится: «Хины дехины 14 зол. — 8 марк»3. Здесь речь идет уже не о «коренье хина», а о хинине. Название «дехина» — искаженная фамилия графини «де Хиньон» (Цинхон), которой приписывался приоритет привоза хины в Европу.
В Европе хина быстро получила широкое распространение, и нет ничего удивительного в том, что вскоре после появления ее в Европе она была завезена в Россию. В Аптекарском приказе внимательно следили за всеми появлявшимися в Европе новыми лекарственными препаратами и поручали русским послам или специально командированным за лекарствами лицам покупать их. Но до XVIII века хина в России была редкостью и хранилась в дворцовой аптеке лишь «про осударя» или для царской семьи. Лишь после открытия «вольных аптек» в начале XVIII века хина получила доступ в более широкие, но преимущественно состоятельные (из-за ее дороговизны) слои населения.
Однако в течение первой четверти XVIII века о хине знали лишь немногие. Об этом можно судить по тому, что ни в одном из известных нам рукописных лечебников начала XVIII века о хине, не упоминается. Но уже в 60-х годах XVIII века кора хинного дерева входит в число лекарств походной полевой аптеки русской армии, и в инструкции, предназначенной для полковых лекарей, о лечении лихорадок говорится. [279] 1
«их не так трудно лечить, как горячки... В самом начале, в то время когда больной свободен от лихорадки, давать проносное, потом, пока еще знаков не видно, сибирскую соль смешать с селитрою, маленькими продолжать приемами. Когда же продолжается болезнь, то лечить должно корою перувианскою»
К концу XVIII века, в 80—90-х годах, хина уже широко применялась русскими врачами для лечения всех остролихорадочных заболеваний, в первую же очередь — перемежающихся лихорадок.
в' «Словаре Академии Российской» говорится: «Лихорадочная кора... первое составляет средство в лечении лихорадок и других тяжких болезней»2.
К этому времени хина включается в число лекарств, рекомендуемых домашними лечебниками (Пекена и др.), но она была очень дорога. В конце XVII века 1 унция хинной коры стоила 24 копейки, а на курс лечения требовалось 10—12 унций хины, т. е. 2 рубля 40 копеек — 3 рубля — деньги, довольно большие по тому времени. Поэтому были в ходу другие, не привозные лекарственные средства, главным образом горькие травы (например, полынь, золототысячник и др.).
Хинная кора прописывалась либо per se в виде порошка по 20—30 гран (т. е. 1,25—2 г) на прием, либо в виде отваров («уваров»), а также и в клизмах. Для больных, привыкших к «крепким питиям», рекомендовался винный настой лихорадочной корки («хинная водка»). Нередко хинная кора применялась в смеси с другими лекарствами.
В XVIII веке были известны также и круглосуточные, дробные приемы хины.
При ежедневной или двойной трехдневной (tertiana duplex) малярии хинная кора давалась по 3Д унции на день «по шести приемов между двумя приступами; и как времени для сего бывает только 10 или 12 или уже много 14 или 15 часов, то между двумя приемами не более полутора часов пропускать должны».
При трехдневной малярии порошок из хинной коры давался через каждые 3 часа 1 унция в день.
При четырехдневных лихорадках хинная кора давалась в количестве от 1 до 2 унций. При этом названное количество хины делилось на порошки, содержащие от полудрахмы до 2 унций каждый, «и давать болящему каждый час или каждые 2 часа по таковому порошку». Последний порошок надлежало дать за 2 часа до появления нового лихорадочного приступа»3.
По миновании лихорадочных приступов хину рекомендовали принимать еще несколько дней «для совершенного преодоления болезни и Для укрепления всего тела».
Для предотвращения рецидивов применялась хинная профилактика малярии. С этой целью хинную кору прописывали в таком же количестве, как и во время лихорадки, «после осьми дней в тридневках или по прошествии четырнадцати дней в повседневных или четверодневных лихорадках»4.
че Хинная профилактика должна была длиться не менее 8 дней, «а па-
всего в те самые дни, когда лихорадочные приступы инежде сего приходили и возобновлялись».
„ кг Центральный государственный архив древних актов. Фонд 16, разряд XVI,

2. г' Ч- 11 ’ Л- 28'
3. Словарь Академии Российской. Ч. III, СПБ, 1792, стр. 1227.

А М- Пекен. Новый домашний лечебник. М., 1797, стр. 179.
Там же, стр. 180.
Эффективность хинной терапии и профилактики перемежающихся лихорадок зависела от правильного и «благожелательного» ее применения. Для этого считалось необходимым прежде всего очистить желудок и кишки от «нечистот». «Ежели же желудок и кишки обременены многими нечистотами, то лихорадочная корка не токмо бесполезна, но и вредительна». Но когда «лихорадочная корка правильным употребляется образом», то она «никогда ни малейшего не причиняет вреда, как ложно о том мечтали в прежних временах... И для беременных женщин, такожде и во время месячного течения кровей или после родов лихорадочная корка с хорошим успехом даваема быть может для преодоления лихорадки» *.
В особо упорных случаях, при неэффективности хинной терапии, рекомендовалось «переселение болящего» в немалярийную местность.
М. П е к е н. Новый домашний лечебник. М., 1797, стр. 182—183.

1.               i

                            v
~v"