Проф. А. И. Метелкин
На основе многовекового опыта борьбы с заразными заболеваниями русский народ, как и другие народы, вырабатывал издавна более или менее рациональные, с современной точки зрения, профилактические и лечебные мероприятия против «нападных болестей» и «поветрий». Но творческая мысль народа была в то время еще слишком далека, как, впрочем, и находившаяся в зачаточном периоде своего развития медицинская наука, вся проникнутая голым эмпиризмом, от научных знаний в области инфекционной патологии и поэтому не имела возможности разбираться в многообразных лихорадочных заболеваниях.
Даже и мы, вооруженные блестящими достижениями науки XX века, знакомясь в настоящее время с многочисленными описаниями губительнейших эпидемий далекого прошлого, не можем в большинстве случаев решить вопрос об их истинном характере на основании сохранившихся скудных и неопределенных указаний о клинических проявлениях, нередко ограничивавшихся обычным в наших летописях XI-—XVII веков сообщением: «Бысть мор велик». Так, многие из тех эпидемий на Руси и за ее рубежами, которые принято теперь считать за инфекции чумного происхождения, на самом деле были проявлением оспы, сыпного тифа, даже сибирской язвы и пр. Надо иметь в виду при этом, что и течение инфекционных заболеваний несколько веков тому назад не имело тех особенностей, которые признаются современной нам медициной характерными для патогенеза той или иной инфекции (например, проказа древности, сифилис средних веков, «английская потница» — неизвестная нам болезнь XV века и пр.). Часто упоминаемая в истории древней медицины грозная эпидемия «чумы» во время Пелопонесской войны (V век до нашей эры), известная в литературе под названием «аттической чумы», в наше время признается рядом иследователей за эпидемию сыпного тифа. Даже московскую эпидемию «моровой язвы» 1770— 1772 гг. иногда считали в нашей литературе (Г. А. Ивашенцов и др.) за проявление сыпного тифа, с чем, конечно, никак нельзя согласиться.
Во всяком случае паразитарные тифы, и в особенности сыпной тиф, имели у нас свое распространение в прежние века под старинным названием «горячек» и «перевалок». Однако они получили широкое распространение в России после нашествия наполеоновских полчищ, особенно сильно страдавших от этих заболеваний. Госпитали были переполнены больными этого рода, громадные же лагеря военнопленных превратились в сплошные кладбища погибших тифозных больных1. В последовавшие затем десятилетия, во время войн на Кавказе, с Персией и с Турцией, «тифозные горячки», хорошо отличавшиеся русскими врачами от заболеваний малярией, были настолько распространены, что один из наших авторов того времени справедливо указывал: «...В текущее время тиф и чума составляют две главные болезни, от которых войска претерпевают не менее, чем от оружия неприятеля. Против первого из них до сих пор нет верных предохранительных средств, но от последней, бывшей всегда во время войн с Турцией самою верною их союзницею, войска могут защитить себя строгими медико-полицейскими мерами...».
Русские врачи пытливо относились к тифозным заболеваниям и стремились обобщить свои' наблюдения и опыты лечения для пользы науки и медицинской практики. Одним из первых подобных сочинений надо признать труд известного деятеля военно-санитарной организации С. В. Гаевского (1778— 1862) «О гнилой и нервной горячке», изданный в 1813 г., т. е. во время особенно широкого, как уже говорилось, распространения сыпного тифа злосчастными остатками «Великой армии из двунадесяти языков». Такого же содержания статьи стали печататься и в распространенном среди военных врачей Военно-медицинском журнале, начавшем издаваться с 1823 г. (Гейрот, 1823, Прибиль, 1823, и др.). «Учение о горячках» занимало особенно важное место в курсе терапии для студентов-медиков2.
Напрасно было бы полагать, что врачи первой половины прошлого века были в состоянии различать с достаточной уверенностью разнообразные в этиологическом отношении формы «тифозных лихорадок», «нервных горячек с пятнами», «гошпитальных горячек», «желчных лихорадок» и пр. Лишь в 1850 г. английский врач Дженнер одним из первых показал тщательными опытами самостоятельность в нозологическом отношении сыпного тифа, известного врачам того времени, под названиями военного, тюремного и голодного тифа. Но это воззрение еще долгое время спустя оспаривалось многими (в том числе и Р. Вирховом) Возвратный же тиф продолжали считать одной из клинических форм сыпного тифа или даже малярии3. Нередко отрицалась вообще заразительность («контагиозность») тифозных заболеваний.
В 70-е годы в русских городах тифозные заболевания (главным образом сыпной и брюшной тифы) являлись причиной до 8—11% среди всех случаев смерти.

1. Р о о с. С Наполеоном п Россию (Записки врача Великой армии). М., 1912. Голь- ¦:о в одном Вильно из 30 000 пленных погибло 25 000. Во французской литературе лово «тиф» появилось в 1768 г.
2. К. В. Лебедев. О горячках краткое учение. М., 1831, VI и 314 стр.
3. Сыпной и брюшной тифы выделены в самостоятельные нозологические единицы в 1856 г. известным немецким инфекционистом Вильгельмом Гризингером (Grisinger, 1817—1868), опубликовавшим свой основательный труд. Тогда же им был введем и термин Febris recurrens (1857), но нозологическая самостоятельность последнего доказана лишь в 1865 г. В России эпидемия «Возвращающейся лихорадки» описана была в 1857—1858 гг. 3. Говорливым в Новоархангельском порту на острове Ситха (Алеутские острова). С. П. Боткин, читая свои лекции студентам Медико-хирургической академии в 1864 г., сообщал сведения о возвратном тифе в связи с эпидемией его в Петербурге, когда зарегистрировано было 2332 заболевания, и указал на возможность его распространения насекомыми. Эта тяжелая эпидемия вызвала даже запросы иностранных правительств; одновременно массовые заболевания «возвратной горячки» проявились в других крупнейших городах России: Одессе (1863—1864), Москве (1863) и др. Эти эпидемии описаны подробно в ряде диссертаций и статей русскими авторами-'Н Бернштейн (1864) Ф. Леш (1865), Г Цорн (1865), И. Горячев (1868). особепи Л Рейтлнигер (1874) и др. (см. подробнее: А. И. Метелкин. Журнал микробиологии, эпидемиологии иммунобиологии, 1951, № 6, стр. 72—74). Приходилось убеждать г, существовании возвратного тифа независимо от сыпного (см. например: И. Эрнхсен. Медицинский вестник, 1865).

Киевский профессор В. Т. Покровский (1838— 1877), один из выдающихся деятелей школы С. П. Боткина, указывал в конце 60-х годов прошлого века, что сыпной, возвратный и брюшной тифы являются совершенно различными заболеваниями как по их клиническим и патологоанатомическим проявлениям, так и по своей этиологии. Он отмечал также эпидемиологическое значение так называемых стертых форм заразных болезней и одним же из первых обращал внимание на возможности существования здоровых носителей инфекции. С полной убежденностью заявлял он, что при совместных исследованиях врачей и «натуралистов» будут обнаружены возбудители тифозных заболеваний и они окажутся совершенно различными. Его ассистент Н. С. Афанасьев на основании своих исследований пришел к убеждению, что «желчный тифоид» представляет собой осложнение возвратного тифа, а не отдельное заболевание, как это принято было считать до того времени. Но оба киевских клинициста стали жертвами сыпнотифозной инфекции и погибли один за другим в первых числах января 1877 г.
Именно этот отрезок времени оставил свой след в истории отечественной эпидемиологии как особенно яркий период распространения различных и в особенности тифозных эпидемий. 60-е и 70-е годы прошлого столетия характеризовались наряду с быстрым ростом фабрично-заводской промышленности укрупнением городов и чрезвычайным развитием строительства железных дорог сильными перемещениями людского населения в государстве. Эти факторы вызвали резкое повышение массовой заболеваемости населения в городах и деревнях паразитарными тифами, оспой, дифтерией, а война с Турцией (1877 — 1878), кроме того, всколыхнула всю громадную страну грозной вестью о «ветлянской чуме» *.
Вместе с тем классический и обстоятельный труд Чарльса Мёрчисо- на (1862), а также сообщение Отто Обермейера (1873) об открытии им возбудителя возвратного тифа (сообщение, задержанное на 5 лет вследствие преклонения молодого ученого перед авторитетом его учителя Вирхова, отрицавшего в то время значение живых возбудителей в патогенезе инфекционных болезней) и, наконец, наступившая вслед за тем «бактериологическая эра в медицине» побудили рассматривать совершенно по-новому всю проблему тифозных заболеваний.
Основные же вопросы этой проблемы, наиболее существенные для правильного понимания патогенеза паразитарных тифов и для плодотворной организации борьбы с ними, т. е. вопросы обособленности возвратного тифа от сыпного, наличия у них заразительных свойств и участия насекомых в их распространении, были убедительно разрешены героическими опытами на самих себе русских исследователей Г. Н. Мин- ха, О. О. Мочутковского и И. И. Мечникова, В,-К. Стефанского и др. начиная с 1874 г. Спустя еще 4 года, Минх убежденно высказал свою уверенность в неизбежности посредничества насекомых при распространении сыпного и возвратного тифов, выразив это в «открытом письме» редактору одного из медицинских журналов [518] [519]
Но и задолго до Минха среди наших врачей, стремившихся найти для борьбы с тифозными заболеваниями более эффективные средства, чем бесконечные кровопускания, холодные обертывания, различные «послабляющие» и пр., были такие, которые задумывались над значением насекомых при этих инфекциях. Одним из них был кавказский врач Иван Антонович Прибиль (1780— 1866). Забытый в наше время настолько, что биографические данные о нем можно найти лишь с большим трудом, он тем не менее заслужил своей деятельностью глубокое внимание будущих историков отечественной эпидемиологии [520].
Чех по происхождению, И. А. Прибиль получил медицинское образование в Праге, затем в 28-летнем возрасте добровольно вступил в русскую военно-медицинскую службу и был направлен на Кавказ. Там он и провел всю последующую долгую жизнь в непрерывной деятельности, с самого начала которой обратил на себя внимание глубокими медицинскими знаниями, вдумчивым отношением к своим обязанностям, распорядительностью и даже способностью к изучению местных языков. Он ие был похож на тех многочисленных «русских иностранцев», которые, проведя всю жизнь в России, не умели говорить по-русски. Он настолько привык к Кавказу, что не пожелал его покинуть, когда истек срок его договора по службе. Несмотря на свое иностранное происхождение, он принадлежал, несомненно, к числу тех деятелей, о которых М. Ю. Лермонтов, побывав в 1828 г. в Грузии, писал в своем очерке «Кавказец», что «настоящего кавказца из статских можно встретить там только между полковых медиков».
Уже с первых лет службы на Кавказе И. А. Прибиль вынужден был принимать деятельное участие в борьбе с чумой, проникавшей из-за границы с Турцией почти беспрерывно в течение, первых двух десятилетий XIX века, затем в 1828—1829 гг. во время войны с Турцией и, наконец, в 1838—1843 гг.1. Он первым установил чуму в Ахалцихе в 1810 — 1811 гг. и ему же, как указывает Дёрбек в своем известном труде по истории чумных эпидемий, поручено было организовать там же противочумные мероприятия в 1838 г. Участвовал он и в борьбе с холерными эпидемиями на Кавказе (1830, 1847). Он впервые ввел мышьяк для лечения малярии в 1813 г., когда хинин еще не был известен, хинная же кора применялась в небольшом количестве вследствие ее дороговизны (впоследствии мышьяк стал применяться и французскими врачами в Алжире). Тогда же он стал применять каломель в терапии упорных «закавказских желчных лихорадок». В 1822 г. он впервые ввел в употребление местное (кавказское) клещевинное масло вместо американского. [521] [522]
Назначенный «главным доктором» Тифлисского военного госпиталя, только что выстроенного в предместье Навтлуг, он находился в этой должности 25 лет, до 1849 г., после чего был зачислен в консультанты.
По своим знаниям и опыту И. А. Прибиль был несомненно передовым врачом своего времени, пользовавшимся широкой известностью в Закавказье. Его гуманность и неизменно любезное отношение ко всем в то суровое «николаевское время» вызывали к нему общую любовь. Свои госпиталь — первое (с 1808 г.) стационарное больничное заведение в Закавказье — он сделал хорошей клинической школой для молодых врачей. Его заслуги перед русской медициной, на службе которой он находился свыше 50 лет, были достойно оценены избранием в почетные члены Кавказского медицинского общества, только что перед тем организованного (1864), и Общества русских врачей в Петербурге.
И. А. Прибиль мало писал для медицинских журналов, ограничиваясь преимущественно помещением своих отчетов по госпиталю в Военно-медицинском журнале. Одна из его печатных работ заслуживает особого внимания, так как в ней излагается впервые вопрос о тесной связи тифозных заболеваний с распространением вшей среди населения.
Распространенный журнал того времени «Друг здравия» (1833 — 1869) поместил в № 42 за 1841 г. статью И. А. Прнбиля «Необыкновенно целительное действие русской паровой бани в одном случае чрезвычайно заразительного брюшного тифа» (стр. 329 — 332). В этом сообщении подробно излагалось течение очень тяжелого заболевания зимой 1827/28 г. среди скопившихся в Тифлисе персов-военнопленных, когда заболело свыше 1800 человек из 6000, а среди обслуживающего медицинского персонала стали также возникать многочисленные случаи той же грозной болезни, пока не прибегли по инициативе автора статьи к помощи русской бани.
Опытный врач, хорошо знакомый с обычно наблюдавшимися в Закавказье лихорадочными заболеваниями, И. А. Прибиль указывал в своей статье: «... Тиф этого года для меня достопамятен: а) по своему заразительному характеру, б) по чрезвычайно значительной смертности (умерло в госпитале 593 человека.—¦А.М.), в) по сопряженной с ним у военнопленных вшивости, г) по внезапному почти окончанию как этой горячки, так и заразительности ее после употребления русской паровой бани...».
Автор особенно подчеркивал удивлявший его факт, что «болезнь получила заразительный характер не прежде как по явном сопряжении с нею вшивости у военнопленных, и что зараза увеличилась с умножением вшей, от которых наконец и наши солдаты, одержимые тифом, не были освобождены» (разрядка моя. — А. М.).
Это наблюдение доказывает, что преобладающей формой тифа в описываемую эпидемию был, несомненно, сыпной тиф наряду с другими заболеваниями, возможно и с брюшным тифом ‘. Но заслуживает внимания и тот факт, что наблюдательный и вдумчивый врач, имевший уже 20-летний опыт работы в условиях Кавказа и правильно расценивавший значение бани как старинного народного средства в борьбе со вшами, впервые имел возможность наблюдать такую эпидемию лишь в 1827— 1828 гг. По-видимому, массовые заболевания сыпным тифом были действительно редкими на Кавказе в то время и заносились на эту окраину 1
России только из соседних Турции и Персии, в особенности во время войн с ними.
Мы познакомимся далее со следующей, наиболее интересной частью статьи в изложении ее словами самого автора:
Так как болезнь долгое время упорно удерживала злокачественный характер и далее все делалась грознее, то я объявил г. военному губернатору, что она с трудом может быть уничтожена до весны, если до того еще предложенное мною средство — русская баня, которой в то время не было в казармах, — не будет устроена. После этого приказано было одну обширную кухню переделать в баню. В половине декабря она была уже готова и больные персы подверглись силе водяных паров. Было утро, 9 часов, температура возле дверей 55°Р, на полку же должно было быть жарче, на дворе был мороз в 3° Все предосторожности были приняты, чтобы в случае надобности подать нужную помощь больным. Осмотрев в одной палате больных и вернувшись к бане, я был удивлен странным треском, выходившим из ней, подобным выстрелам из хлопушек, который возобновлялся каждую 1/2 секунды и даже чаще. Удивленные со мною госпитальные прислужники, которые пришли на звук, усмотрели, как заслонялись оконные стекла в бане стремившимися к ним вшами, где они лопались. На двух больших окнах накопилось этих насекомых около 2 линий (5 мм толщины! —А. М.). Лишь только шелуха их была сметена со стекол, новые спешившие к ним затемнили их мгновенно, издавая беспрерывный треск. Ни одному из больных не приключилось дурноты, напротив, все вообще чувствовали себя весьма приятно, так что должно было их выгонять из бани насильно, чтобы дать место другим. Когда мы подвергли такому лечению в течение нескольких дней всех больных персов и за ними больных солдат, то болезнь, видимо, начала уменьшаться и исчезла совершенно в течение одной недели. Не было больше вшивости, не было заразы (разрядка моя.—А. М.)... Так кончился заразительный тиф, который легко бы мог наделать большое опустошение единственно от неупотребления простого, часто презираемого средства — русской бани».
Пусть этот автор, воздавая дань медицинским воззрениям своего времени, объяснял лечебное действие бани «разрешением через кожу потом», если болезнь не осложнялась изъявлением кишок, но он правильно отметил связь между обильным распространением вшей среди тесно скученных людских масс и широкой поражаемостью тифозной инфекцией. Недопустимо было бы вместе с тем и отнестись пренебрежительно к мнению выдающегося старого терапевта-эпидемиолога о лечебном эффекте паровой бани при некоторых инфекционных заболеваниях. Ведь даже 80 лет спустя самый распространенный в дореволюционной России журнал «Русский врач» напечатал (1911) большую статью о лечении русской баней холеры...
Совершенно справедливо писал известный советский инфекционист проф. Н. И. Рагоза (1883— 1956): «История изучения сыпного тифа с полной очевидностью показывает, что наибольшие заслуги в разрешении проблемы этого тяжелого инфекционного заболевания принадлежат русским и советским врачам» ‘. Наш долг оберегать от забвения имена и деяния тех, кто подготовлял почву для расцвета современной советской медицины.