В литературе, посвященной функциональной асимметрии мозга, стали привычными характеристики левого полушария как «логического» или «абстрактного», правого — как «образного» или «конкретного». Если отвлечься от обобщенности и размытости таких характеристик, то с ними можно согласиться. Как правило, они базируются на исследованиях — сенсорных, мнестических, языковых функций каждого полушария. Однако обратившись к огромному материалу, накопленному на сегодня изучением функциональной асимметрии
13*
мозга, мы столкнулись с обескураживающим фактом: все выводы о логических возможностях (или ограничениях) того или иного полушария вытекают из косвенных данных. В необозримой литературе, касающейся функций полушарий, нет ни одной работы, прямо направленной на исследование логических способностей правого или левого полушарий. Такое исследование, по-видимому, впервые было проведено нами (Черниговская, Деглин, 1986; Деглин, Черниговская, 1990).
В экспериментальной психологии, в первую очередь в онтогенетических и межкультурных исследованиях, для изучения абстрактных форм мышления часто привлекается решение силлогизмов (см. обзор П.Тульвисте, 1988). Решение силлогизмов предполагает выведение умозаключения из двух суждений (посылок) и поэтому служит простым и удобным приемом тестирования способностей к дедукции. Классический пример оуиюгизма из Аристотеля, который приводится во всех учебниках логики:
«Все люди смертны», «Кай — человек» — это посылки. И вывод — умозаключение: «Кай смертен».
В нашем исследовании использовано 10 силлогизмов[†]:

1. Во всех реках, где ставят сети, водится рыба.

На реке Неве ставят сети.
Водится в Неве рыба или нет?

2. У каждого государства есть флаг.

Замбия — государство.
Есть у Замбии флаг или нет?

3. Таня и Оля всегда вместе пьют чай.

Таня пьет чай в 3 часа дня.
Пьет ли Оля чай в 3 часа дня?

4. Все драгоценные металлы не ржавеют.

Молибден — драгоценный металл.
Ржавеет молибден или нет?

5. Каждый художник умеет нарисовать зайца.

Дюрер — художник.
Умеет ли Дюрер нарисовать зайца или нет.

6. У всех квадратов стороны одинаковые.

Девочка нарисовала на доске квадрат.
У этого квадрата стороны одинаковые или нет?

7. Летом на широте Ленинграда белые ночи.

Город Приморск находится на этой широте.
Летом в Приморске белые ночи или нет?

8. Все числа, которые кончаются на 5, делятся на 5 без остатка.

Число 705 кончается на 5.
Делится число 705 на 5 без остатка или нет?

9. Все млекопитающие кормят своих детей молоком.

Кенгуру — млекопитающее.
Кормит кенгуру своих детей молоком или нет?
Каждый силлогизм предъявлялся больным на отдельной карточке. Содержание части силлогизмов соотносилось с опытом наших больных, так что ответ на вопрос был им априорно известен (например, силлогизм № 1). Другие силлогизмы не были соотнесены с опытом больных, так что ответ мог быть дан только на основе логического вывода (например, силлогизм № 2). Нас интересовала не только и не столько правильность ответов, сколько их обоснование. Поэтому после ответа на вопрос (независимо от того, положительный он или отрицательный) больной обязательно должен был объяснить «почему он так думает». Предметом анализа, собственно, являлись обоснования ответов.
В исследованиях участвовало 14 больных, проходивших курс унилатеральной электросудорожной терапии. Каждый больной исследовался трижды: до унилатеральных припадков (УП) (контрольное исследование), после правостороннего УП (те. в условиях преходящего угнетения правого полушария) после левостороннего УП (т.е. в условиях преходящего угнетения левого полушария). Таким образом, сопоставление логических возможностей правого или левого полушария производилось у одних и тех же людей.
В контрольных исследованиях до электрошоков больные в подавляющем большинстве случаев давали правильные ответы, причем чаще всего встречались логические обоснования: «ЗдеСь сказано, что у каждого государства есть флаг, и сказано, что Замбия — государство. Значит у Замбии есть флаг» (силлогизм № 2). Такие ответы, мотивированные дедукцией из посылок, квалифицировались как теоретические. Гораздо реже встречались ответы, основанные на сведениях, известных больным априорно из собственного опыта. В этих случаях ссылались на личные наблюдения, аналогии со знакомыми ситуациями, общеизвестные факты и нормы поведения: «Конечно в Неве водится рыба, я много раз видел, как ее ловят» (силлогизм № 1) или «Нет, не пьет. Чай надо пить утром» (силлогизм № 3). Такие ответы,
мотивированные обращением к реальному положению вещей, квалифицировались как эмпирические. К эмпирическим ответам были отнесены случаи отказа дать ответ из-за незнания реалий и отсутствия личного опыта: «Я в Замбии не был. Как я могу знать, есть ли там флаг» (силлогизм № 2) или « Я про Дюрера никогда не слышал. Я не знаю, что он рисовал» (силлогизм № 5).
После правосторонних УП, т.е. в условиях относительно изолированного функционирования левого полушария, тенденция к теоретическим обоснованиям ответов не только сохранялась, но и усиливалась. Интересно отметить одно обстоятельство. Если при предъявлении силлогизмов, соотнесенных с опытом больных, могли отмечаться единичные эмпирические ответы, то при предъявлении силлогизмов с незнакомым для больных содержанием ни одного эмпирического ответа не было — больные во всех случаях делали формально-логический вывод из посылок. Отличительной чертой рассматриваемого состояния было стремление эксплицировать процесс решения силлогизма. Не дожидаясь вопросов исследователя, больные спонтанно ссылались на посылки силлогизма, нередко предваряя их риторическим вопросом: «Умеет. Но почему? Тут сказано, что каждый художник умеет нарисовать зайца, а Дюрер, сказано, художник» (силлогизм № 5).
Совершенно иначе вели себя те же больные после левосторонних УП, т.е, в условиях относительно изолированного функционирования правого полушария. Драматически увеличивалось количество эмпирических ответов. Напомним, что после правосторонних УП эмпирические обоснования ответов встречались лишь у единичных больных и только при предъявлении силлогизмов, соотнесенных с опытом больных. После левосторонних УП эмпирические обоснования ответов появились практически у всех больных, а у некоторых из них все ответы в этом состоянии имели эмпирические обоснования. Впечатляет тот факт, что эмпирические обоснования наблюдались не только при предъявлении силлогизмов, соотнесенных с опытом больных, но и при предъявлении силлогизмов с незнакомым содержанием. Небезынтересно, что сами ответы стали более распространенными и обогатились деталями. Больные пытались сообщить все, что им известно по данной теме: «Раньше в Неве разная рыба была, а теперь Неву отравили, вся рыба сдохла» (силлогизм № 1) или «Я слышала, кенгуру носят детенышей в сумке на животе. Кенгурята маленькие, детки молоко любят» (силлогизм № 10). Типичным для этого состояния оказалось также настойчивое желание выяснить или уточнить как можно больше реалий, связанных с содержанием силлогизма. Прежде, чем дать тот или иной ответ, больные расспрашивали исследователя: «А разве есть такое государство Замбия? Где оно находится? Кто там живет?» и т.п.
В посылках одного из силлогизмов содержался признак делимости на 5 (силлогизм № 8). При угнетении правого и относительно изолированном функционировании левого полушария все больные давали теоретические ответы, т.е. делали формально-логический вывод из посылок. При угнетении левого и относительно изолированном функционировании правого полушария те же больные часто пытались дать ответ эмпирическим путем — делили 705 на 5. Один наш больной, студент последнего курса политехнического института, при предъявлении ему этого силлогизма после левостороннего УП воскликнул: «Ха! Не верю!» — и также занялся делением. К этому «не верю» мы еще вернемся.
Итак, наше исследование показало, что в разных состояниях одни и те же лица одну и ту же задачу решают различным образом — либо теоретически, либо эмпирически. Основные различия теоретического и эмпирического способов решения рассмотрены в капитальной монографии П.Тульвисте (1988) на материале межкультурных и возрастных исследований. Все дальнейшие рассуждения, изложенные в этом разделе, опираются на проведенный им анализ.
Силлогистическое, или дедуктивное умозаключение предполагает обращение исключительно к данным, содержащимся в самой задаче, в посылках силлогизма. Оно предполагает также обращение к знаниям о правильном или неправильном мышлении (независимо от формы существования этих знаний). Решая силлогизм формально-логическим способом, человек осознает ход решения задачи и контролирует его на основании своих знаний о правильности и последовательности мыслительных операций. При этом он не должен сверяться с действительностью. Единственным критерием истинности вывода является его логическая правильность. Силлогизм требует, чтобы человек «оставался внутри задачи и соотносил одни ее составные части с другими, вместо того, чтобы обратиться к реальности, о которой идет речь в задаче» (Тульвисте, 1988, с. 247). Преимущество теоретического мышления заключается в том, что оно позволяет решать задачи независимо «ни от знаний испытуемого о соответствующей реальности, ни от его доверия или недоверия к посылкам и выводу» (там же, с. 244). Но в этом и есть ограниченность теоретического мышления — истинность решения верифицируется только мыслительными операциями, но не соответствием действительности.
Иное дело — эмпирический ответ. В этом случае посылки воспринимаются как не связанные между собой сообщения. Для решения задачи человек непосредственно обращается к той реальности, о
которой в задаче идет речь. При эмпирическом способе решения испытуемый выходит за рамки силлогизма и апеллирует к действительности, точнее к своим знаниям о ней. Истинность ответа гарантируется соотнесением с реаль ным положением дел. Ответ правилен потому, что он подтверждается практикой, жизненным опытом, знанием реальности. В эт м преимущество эмпирического способа мышления, но в этом и его ограниченность — мышление вращается в пределах уже известного. На базе эмпирического мышления нельзя получить новое знание.
Обсуждение разных способов решения силлогизмов подводит нас к одной из фундаментальных проблем психологии — гетерогенности мышления. В современном виде эта проблема восходит к работе ЛЛеви-Брюля (Леви-Брюль, 1930), который описал «дологическое» или «пралогическое» мышление, свойственное представителям «низших» обществ. Последующая психологическая, этнологическая, историко-культурная литература изобилует параллелями между первобытным или мифологическим мышлением, которое реконструировано по сохранившимся текстам и памятникам, мышлением людей из современных традициональных обществ и мышлением детей (Лотман, Успенский, 1973; Иванов Вяч., 1978; Лурия, 1982; Выготский, 1983; Пиаже, 1932; Леви-Строс, 1985). Вопрос заключается в том, вытесняются или сохраняются дологические (а теперь мы бы сказали — эмпирические) формы мышления в процессе культурно-исторического или онтогенетического (применительно к отдельному человеку) развития. Иными словами, однородно или гетерогенно мышление? Еще в начале века Л.Леви-Брюль утверждал, что дологическое мышление сохраняется и активно используется современными людьми. Идею сосуществования различных модусов мышления — незрелых («комплексных» по его терминологии) и высших («научных») горячо отстаивал Л.С.Выготский (1982).
Нам представляется правомерной позиция П.Тульвисте, который рассматривает различные модусы мышления с точки зрения функций, выполняемых ими. По его представлениям мышление гетерогенно, поскольку разные сферы человеческой деятельности облуживаются специфическими для этих сфер формами мышления — обыденным, научным, религиозным, поэтическим и т.п. В силу этого неправомерно говорить о низших и высших формах мышления, можно лишь обсуждать адекватность того или иного модуса мышления соответствующей деятельности. Эмпирическое мышление является необходимым инструментом обыденной жизни в любые эпохи и в любых обществах. В этом смысле его «можно считать универсалией человеческого мышления» (Тульвисте, 1988, с. 243). Формально-логический модус мышления обслуживает очень важную, но достаточно узкую сферу деятельности в обществах современного типа, а именно — научную деятельность. Поэтому им обладают представители тех обществ, в которых модусы мышления развиваются не спонтанно, а усваиваются из социального окружения, т.е. имеют своим источником культуру. Эмпирическое мышление усваивается ребенком естественным путем в обыденной жизни. Теоретическое мышление развивается под влиянием обучения в школе европейского типа, специально нацеленной на развитие этой формы мышления.
Анализ литературы показывает, что идея гетерогенности имеет два источника. Один — концептуальный: соображения общего характера, вытекающие из тех или иных постулатов. Одним из наиболее мощных источников такого рода является деятельностный подход, связанный с именами С.Л.Рубинштейна (1958), А.НЛеонтьева (1972), Л.С.Вы- готского (1982). Другой — эмпирический: наблюдения над способом решения задач в различных ситуациях. Здесь наиболее убедительны онтогенетические исследования на том этапе развития, когда один и тот же испытуемый в зависимости от содержания задачи (знакомое оно или незнакомое) использует для ее решения различные модусы мышления. И все же, как нам кажется, идее гетерогенности не хватает полновесной экспериментальной аргументации. У современного человека разные модусы мышления — эмпирический и теоретический — тесно переплетены и маскируют друг друга. Вычленить любой из них в первозданном виде у взрослого здорового человека невозможно.
Мы полагаем, что наше исследование дает дополнительную аргументацию идее гетерогенности мышления. Во-первых, оно наглядно продемонстрировало сохранность и возможность использования эмпирического способа решения задач у людей, в полной мере владеющих формально-логическим способом[‡]. Во-вторых, оно показало, что разные типы мышления территориально раздельны: теоретическое мышление базируется на деятельности структур левого полушария мозга, эмпирическое — правого. Собственно, благодаря этому обстоятельству, нам удалось расслоить оба типа мышления и продемонстрировать каждый из них в чистом виде.
Как было сказано выше, деятельностный подход дает достаточно обоснованное объяснение причин гетерогенности мышления — необходимость решать задачи, относящиеся к разным сферам деятельности. И все же остается не до конца ясным, почему теоретическое мышление, коль скоро оно появилось, не берет на себя функции решения задач обыденной жизни, почему эмпирическое мышление в этом случае сохраняет свою суверенность. Ведь формальная логика — достаточно мощный инструмент, которому подвластно решение как новых задач, так и задач, с которыми человек уже сталкивался и в отношении которых имеет опыт.
Мы уже цитировали одно из высказываний П.Тульвисте, в котором он замечает, что при формально-логическом способе решения задачи не имеет значения «доверие или недоверие к посылкам и выводу». К сожалению, эта мысль далее автором не развивается. В то же время случайное наблюдение при проведении экспериментов показало, что в одном из предъявлявшихся нами силлогизмов (силлогизм № 4) была ложная посылка — в ней утверждалось, что молибден — драгоценный металл (это был наш недосмотр при подготовке тестового материала). Однажды, в условиях угнетения правого полушария больная сказала: «Я не уверена, что молибден драгоценный металл, но судя по этой карточке, он не ржавеет». Это наблюдение натолкнуло нас на мысль провести новую серию исследований.