Слово «контакт» значит «соприкосновение».
Это понятие находит себе ясное и хорошее приме­нение в так называемых точных науках, например, в фи­зике, химии, механике, электротехнике.
Всякому известно, что без контактного смыкания двух проводов под кнопкой электрического звонка или в выключателе не раздастся звонок или не зажжется электрическая лампочка.
Контакт необходим в системе зубчатых колес, на­пример, в часбвом механизме и во множестве других современных машин и механизмов. В прекрасной статье акад. А. А. Благонравова ^[4] о зубчатой передаче, пред­ложенной инженером М. Л. Новиковым, не раз упоми­нается о «контакте зубьев» в системе передачи, о «кон­тактной выносливости» разных систем и т. п., ни разу не подразумевается под понятием «контакт» ничего, кроме действительного механического непосредственного соприкосновения двух взаимодействующих элементов (физических тел).
Химическая реакция между взаимодействующими ве­ществами, например, между щелочью и кислотой, про­исходит лишь при непосредственном контакте между ними.
Назовем э'гу форму контакта пространственным, «фи­зическим» или «механическим» контактом.
Но есть у этого слова и другое значение. Особенно в современной общественной жизни вошло в широкое употребление слово «контакт» в смысле проявления об­щественных взаимоотношений.
Так, если египетская газета сообщает, что «в послед­ние дни были проведены важные контакты между Каи­ром, Конакри, Аккрой и Хартумом» или когда высказы­вается положение, что «контакты между учеными разных стран содействуют смягчению международных отноше­ний», то в таких случаях меньше всего имеется в виду физическое соприкосновение. Единственная форма по­следнего, которая иногда может сопровождать подобные «контакты», это рукопожатие. Но, конечно, не оно со­ставляет сущность этой формы «контакта». Если эту сущность передать русским словом, то прийдется гово­рить об «общении», а не о «соприкосновении». А если придерживаться распространенной в современном языке иностранной терминологии, то, поясняя другой смысл интересующего нас слова, надо сказать, что теперь уже идет речь во всяком случае не о «физическом контакте», как мы приняли выше. Может быть, теперь было бы уместно определить это понятие как «общественный», или «социальный контакт». Думается, что об этой форме контакта можно говорить лишь применительно к че­ловеку.
Таким образом слово «контакт» в современном языке приобрело двоякий смысл, стало омонимом. Не отри­цая того, что подобное положение всегда содержит в се­бе известный элемент неудобства, вряд ли можно ожи­дать при естественных и нормальных формах человече­ского поведения каких-то особых неприятностей, от на­личия омонимов в разговорной и литературной речи.
Например, то обстоятельство, что слово «коса» обо­значает форму прически женских волос, орудие для сре­зания травы и узкую полосу суши, вдающуюся в воду, при применении этого слова в соответствии с реальной обстановкой, может быть поводом для смешения поня­тий не больше, чем в форме невинной шутки или коми­ческой сцены.
Так же обстоит дело с применением слова «контакт» в указанных выше рамках. Электромонтер, стремящийся восстановить утраченный контакт в электропроводящей сети, не сочтет для себя возможным выполнить свою
3—286
обязанность путем посылки поздравительной телегрзм- мы, а дипломат, ведущий переговоры с представителем другой державы, никогда не проявит склонности физи­чески его ощупать.
Обратимся теперь непосредственно к нашей теме.
Посмотрим, какое место занимает термин «контакт» применительно к представлению о способах передачи заразных болезней.
Застойная идеология средневековья, пропитанная мистицизмом, предрассудками и религиозным догматиз­мом, создавала значительно больше предпосылок для признания «миазматической» природы массовых болез­ней, чем для выработки реалистического представления об их заразности. Если некоторые материалистически настроенные наблюдатели склонялись к этому послед­нему представлению, то оно носило еще совершенно не­оформленный, стихийно-эмпирический характер.
Поэтому появившееся в XVI веке логически последо­вательное и убедительное учение Фракастора о «конта­гии», как причине массовых («повальных») болезней, явилось глубоко прогрессивным вкладом в сокровищни­цу человеческих знаний. Значение этого учения именно в том и заключалось, что оно в противовес неуловимой и бестелесной «миазме» выдвигало представление о ма­териальном, вещественном характере «заразного нача­ла». Утверждение последнего именно как «заразы» вну­шало здоровое представление о материальности послед­ней, которая должна передаться от уже больного, то-есть зараженного, организма новому, заражающемуся. Без такого перехода, физического перемещения «контагия», новый случай заболевания не возникает. А для того, чтобы этот переход, или перенос, совершился, нужно соприкосновение, или «контакт», ибо как же без этого материальная частица может переместиться от одного организма к другому? Все это являлось, конечно, для той эпохи настоящим откровением.
Сам «контагий» XVI века, а тем более «живой кон­тагий», был лишь гениальной догадкой, научной гипо­тезой. Никакого более конкретного, реального представ­ления о его природе не было. Контакт же представлял­ся авторам и последователям «контагионистского» уче­ния, конечно, не в форме «социального», о чем было сказано выше, а только «физического контакта» (сопри­косновения). Так и говорилось тогда, что «заражение происходит в результате контакта, или соприкосновения, с больным или его вещами». Очевидно, предполагалось уже тогда, что больной может оставлять заразное нача­ло на предметах, с которыми он сам соприкасается.
Контагионисты XVI и последующих веков представ­ляли прогрессивную силу. Только с позиций контагио- низма можно было искать «контагий», что, как известно, во второй половине XIX столетия и привело, наконец, к его открытию. Конечно, это могли сделать только контагионисты. И великие микробиологи, работавшие в эту эпоху и открывшие истинных возбудителей зараз­ных болезней, превратили гипотетический «контагий» XVI века в реальность, имеющую конкретную форму, размер, биологические качества.
Объективный ход вещей создал предпосылку именно для того, чтобы и контакт XVI века перестроился в ре­альное представление о передаче заразы или процессе заражения подобно тому, как старый «контагий» усту­пил место и в нашем сознании, и в нашем языке поня­тиям — микроб, бактерия, позже — вирус, а точнее мож­но сказать — возбудитель, во всем разнообразии его реальных форм.
Однако, к сожалению, этого не произошло. Микро­биологи, занявшись изучением своего «микроба», фети­шизировали его. Вопрос о том, как. происходит его пе­реход из одного (зараженного) организма на окружаю­щих, казался праздным. Во-первых, есть «микроб» — причина болезни, на этом ход мысли завершался. Во- вторых, издавна известно, что «передача заразы проис­ходит в результате контакта». И вместо того, чтобы на основе новых достижений науки проследить, как бывший «контагий», а ныне — возбудитель, совершает свой путь от одного организма к другому, когда-то прогрессивное учение о передаче заразных болезней путем «контакта» превращается в окостенелую догму.
Если контагионистское учение в добактериологиче­скую эпоху оставалось принадлежностью передовой ча­сти ученых и мыслящих врачей, то после открытия воз­будителей контагионизм становится господствующим воз­зрением. Официальная точка зрения, представляемая научными академиями и _кафедрами университетов, к концу XIX века принимает микробиологические откры­
тия и тем связывает себя с контагионистской теорией. Но вопрос о том, каким способом, какими силами осу­ществляется распространение заразы, теперь, после от­крытия истинных возбудителей, сводящийся к переме­щению живого, большей частью микроскопического, па­разита из одного организма в другой, а иногда одновре­менно или последовательно в тысячи и миллионы других организмов, этот вопрос не интересует официальную науку. Она довольствуется все той же догмой: «зараже­ние происходит в результате контакта». Все болезни, все случаи заражения и все формы распространения болезней нивелируются и обезличиваются в угоду этой догме, превратившейся из фактора прогресса в тормоз идейного развития.
Неудивительно, что на почве убожества этой одрях­левшей догмы поддерживаются остатки, и вырастают новые формы и разновидности миазматических течений, для самого существования которых открытие «микро­бов», казалось бы, должно было явиться смертным при­говором.
Выше было указано, что слово «контакт» в совре­менной речи приобрело двоякий характер. В то время как «точные» науки употребляют его в смысле «сопри­косновения» (физический контакт), в применении к яв­лениям общественной жизни оно обозначает «общение» (социальный ‘контакт). В каком же смысле применяется слово «контакт» в медицинской речи?
Надо сказать откровенно, что этого не знают точно (может быть, правильнее было бы сказать —игнориру­ют) сами те, кто его употребляет.
Прежде всего медицина со всем арсеналом даже современных своих знаний далека от того, чтобы счи­таться «точной наукой», на что она сама до сих пор почти никогда и не претендовала. Совсем недавно на Президиуме Академии медицинских наук СССР прозву­чало положение, что теперь «настало время сделать медицину точной наукой», что, конечно, нельзя не при­ветствовать.
Бесспорно, что Фракастор понимал контакт исклю­чительно как «физический» контакт, или соприкоснове­ние. В пользу этого говорят многие факты, в том числе и приводимые ниже. К тому же в те времена это слово в смысле социального общения вовсе не употреблялось.
Да и в современном вульгарноэпидемиологическом язы­ке несомненно у этого термина преобладает тот же смысл. Возьмем показательный пример, подтверждаю­щий это.
Известно, что современный врач, как правило, осо­бенно опасной в отношении возможной передачи заразы формой общения признает «поцелуй». Нельзя, конечно, отрицать, что при инфекциях дыхательных путей этот акт очень легко может сопровождаться заражением. Однако надо учесть, что в акте поцелуя сочетаются два элемента: непосредственное соприкосновение, (физиче­ский контакт) наружных покровов губ двух индивиду­умов и сближение их дыхательных аппаратов до мини­мального расстояния. Вульгарноэпидемиологические представления придают значение именно первому эле­менту, то-есть «контакту», который на самом деле или вовсе не способен осуществить передачу заразы (напри­мер, при коклюше, при котором возбудитель должен проникнуть не на кожу губ, а в нижний отдел трахеи и в бронхи) или осуществляет ее лишь в «эстафетном» порядке, то-есть неполноценно (да и то только при ин­фекциях с локализацией возбудителей в зеве и глотке). Между тем второй элемент, обусловливающий передачу капельной инфекции, при этом совершенно игнорируется, в то время как именно ему принадлежит полностью или почти полностью вся эпидемиологическая опасность поцелуя. Для правильного понимания этой стороны вопроса достаточно вспомнить закон капельной инфек­ции, согласно которому «вероятность заражения этим механизмом обратно пропорциональна квадрату рас­стояния между заражающим и заражающимся лицом». Поскольку при поцелуе расстояние это сокращается до минимума, вероятность заражения капельным путем воз­растает до максимума.
Здесь следует еще добавить, что современный вуль­гарный «контагионист»-догматик, признающий пере­дачу всех инфекционных болезней лишь путем контакта, будучи прижат к стене разъяснением антинаучной сущ­ности его взгляда, обычно немедленно «перестраивается» и заявляет, что он применяет слова «контакт» не в «гру­бо механистическом», а в «более широком смысле», отождествляя его с понятием «общения». Выше мы опре­деляли эту форму применения слова «контакт» как «со­циальный контакт». Мы указывали также, что в разных отраслях знаний и деятельности человека это слово применяется либо в том, либо в другом смысле. Мы не можем привести примера науки, где бы слово «контакт» применялось с полным безразличием как в одном, так и в другом значении. Пользование такой системой речи представляет беспринципную вульгаризацию языка, и нельзя допустить, чтобы печальная привилегия такой научной путаницы служила уделом медицинской науки. Мало того, порой приходится быть свидетелем распро­странения этой «заразы» на ветеринарию, фитопатоло­гию, паразитологию и другие смежные отрасли биоло­гических наук.
Надо решительно подчеркнуть, что мы все, высту­пающие против вульгаризаторской подмены понятием «контакта» всего многообразия и специфичности различ­ных механизмов передачи возбудителей заразных болез­ней, чем стираются и обезличиваются объективно суще­ствующие принципиальные особенности соответствующих болезней, не отказываемся от замечательной истории и героической борьбы, проделанной нашими предшест­венниками — последователями контагионистского уче­ния прошлых веков. Мы уверенно причисляем себя к прогрессивной непобедимой армии контагионистов и ве­дем свою идейную родословную от великого Фракасто- ра, ученого й мыслителя XVI века. Но мы понимаем, что было прогрессивного в его учении о «контагии» и «контакте», как способе распространения этого «конта­гия». А поэтому мы держимся не за словесную догму его определения, а за творческую силу его гениальной идеи. И нам понятно, что, после того как «контагий» Фракастора обрел в историческом развитии форму и сущность реального «возбудителя» с его неведомой ра­нее биологической природой, древний «контакт» вырос до понятия «механизма передачи», столь же разнообраз­ного и специфичного, как разнообразны и специфичны соответствующие возбудители.
При описанном состоянии вопроса о процессе пере­дачи открытых микробиологией возбудителей этот во­прос просто игнорировался как научная проблема. В луч­шем случае разработка его оставалась объектом личной инициативы ученых-одиночек, бескорыстные труды ко­торых не могли даже рассчитывать на сочувственную поддержку современников. При всеобщем преклонении перед «контактом», для проявления интереса к указан­ному вопросу нужна была недюжинная одаренность мыслителя, способного идти самостоятельно против ту­пого равнодушия и враждебности со стороны фанати­ческого догматизма. Насколько зловещей для прогресса науки и успеха противоэпидемической борьбы оказа­лась догма о контакте как единственном способе зара­жения, можно показать на множестве исторических при­меров, простирающих свои ядовитые щупальца до на­ших дней. Мы ограничимся здесь приведением лишь нескольких иллюстраций.
Пример I. В 1878 году Г. Н. Минх и О. О. Мочутков- ский выступили с утверждением, что сыпной и возврат­ный тифы передаются кровососущими насекомыми. Эта идея была ими открыта в результате логической обра­ботки и сопоставления известных им фактов: наличия спирохет в крови возвратнотифозных больных и дока­занной ими на самих себе перевиваемости обеих болез­ней путем переноса крови от больного здоровому чело­веку. На основе этого теоретического вывода они на­стаивали на необходимости уничтожения насекомых в качестве меры предупреждения распространения сыпно­го и возвратного тифа. Бесспорно, указанные авторы должны быть охарактеризованы как гениальные конта- гионисты, творчески продвигавшие вперед идеи после­довательного контагионистского учения на базе новых достижений науки.
Известно, что их учение было встречено их современ­никами контагионистами-догматиками потоком насмешек и издевательств, ибо оно противоречило догме о «пере­даче инфекционных болезней путем контакта». Вместе с теорией была отвергнута и мера борьбы с сыпным и возвратным тифом, предложенная Г. Н. Минхом и
О. О. Мочутковским. Известно, что их учение восторже­ствовало через много лет после их смерти, лишь в 1909 году. А теперь мы знаем, что все болезни, возбудители которых локализуются в крови, передаются кровососу­щими членистоногими, а не «контактом». Позволитель­но спросить, сколько миллионов напрасных жертв ло­жится на совесть реакционеров-догматиков, более 30 лет тормозивших единственно рациональную и эффективную систему борьбы с сыпным и возвратным тифом? Не пло­хо задуматься и над тем, чего стоит ученость, не способ­ная отличить контакт Фракастора, во мраке заканчи­вающегося средневековья гениально указавшего путь дальнейшего развития прогрессивной человеческой мыс­ли, от контакта кануна XX века, замораживающего всякий идейный прогресс и обрекающего науку на про­зябание на уровне XVI века.
Пример II. Харьковский санитарный врач П. Н. «Па­щенков в девяностых годах прошлого века по личной инициативе предпринял заграничную поездку и под ру­ководством Флюгге в Бреславле (Германия) выполнил замечательную работу о «капельной инфекции», то-есть о способе передачи возбудителей инфекций дыхательных путей (1897).
Это учение, дополненное работами Лефлера, Хюбе- нера, Готшлиха и ряда других исследователей, показало, что для заражения возбудителями болезней этой кате­гории не только не требуется никакого контакта (в фи­зическом смысле этого слова), но что оно может произой­ти в результате вдыхания порции воздуха, выделенного из дыхательных путей другого человека и потому несу­щего с собой зараженные капельки. При этом оба лица, и зараженное и 'заражающееся, могут находиться друг от друга на расстоянии в несколько (2—3, а иногда и более) метров, и они могут быть один другому совер­шенно неизвестны. Таким образом здесь может отсутст­вовать контакт и в социальном смысле слова. Таковы, например, случаи заражения при одновременном поль­зовании средствами общественного транспорта, при по­сещении зрелищных предприятий и т. п. Нередко для такого заражения бывает достаточно одного акта вдоха, то-есть оно осуществляется в пределах нескольких секунд. Только поняв механизм «капельной инфекции», можно понять, почему термин «инфекция дыхательных путей» (корь, ветрянка, коклюш, скарлатина, дифте­рия и т. д.) оказывается синонимом эмпирического понятия «детские инфекции», и почему люди поголовно (за редчайшими исключениями) к 15 годам успевают приобрести иммунитет ко всем инфекционным болезням этой группы. И только понимание этого механизма поз­воляет понять те «чудеса», которые присущи гриппоз­ным эпидемиям, но которые нередко приписываются «особым свойствам» вируса гриппа и для объяснения
которых измышляются различные антинаучные «теории»- и догадки.
Кажется, нетрудно понять, что вдохнуть порцию воз­духа, содержащую примесь воздуха, выдохнутого другим лицом, находящимся в том же помещении, несравненна легче, чем проглотить порцию возбудителей, выведенных с содержимым кишечника нашего соседа. По некоторым, не лишенным убедительности подсчетам, капельный спо­соб из двух упомянутых механизмов передачи осуще­ствляется легче, и заражение этим механизмом при про­чих одинаковых условиях реализуется с большей вероят­ностью по крайней мере в 400—600, а иногда и в боль­шее число раз. И, конечно, при здравом подходе к делу, ни один из упомянутых способов передачи заразы не совмещается с понятием «контакта». И только догмати­ческая одержимость идеей о том, что всякое заражение происходит путем контакта и только через контакт, мо­жет воспрепятствовать признанию приведенных нами положений.
В первом изложенном нами примере мы показали, как с догматических позиций передача возбудителей кровяных инфекций кровососущими членистоногими под­менялась «контактом». Посмотрим, как обстоит дела с «капельной инфекцией», открытой более 60 лет тому назад, и как освоена эта прогрессивная теория, проли­вающая свет на реальный процесс передачи возбудите­лей заразных болезней при локализации их в дыхатель­ных путях зараженного субъекта? Кстати напомним, что на передачу возбудителей разбираемыми двумя меха­низмами, то-есть передачу возбудителей кровососущими членистоногими и капельным способом, приходится око­ло половины всех заразных болезней, поражающих че­ловека. •
Начнем с того, что автор статьи о «капельной ин­фекции» в I издании Большой медицинской энциклопе­дии ^[5] определяет этот способ заражения как «пример прямого контакта», а несколькими строками ниже, упо­мянув, что другие инфекции передаются «непрямым контактом» утверждает: «прямой и непрямой контакт не представляют принципиальных различий в механиз­ме передачи инфекции, но только путь попадания возбу­
дителя при непрямом контакте является более длин­ным». Таким образом объявлением тождества капель­ной передачи с прямым контактом и добавлением тер­мина «непрямой контакт» обеспечено торжество догмы о «передаче всех инфекций путем контакта».
А 30 лет спустя автор биографической статьи, посвя­щенной П. Н. Лащенкову во II издании Большой меди­цинской энциклопедии ‘, приводя список важнейших его трудов, даже не счел нужным назвать его классический труд о капельной инфекции, опубликованный в 1897 го­ду. По этому можно судить, какое большое значение в наше время придается великим открытиям, разъясня­ющим глубокие специфические различия отдельных спо­собов передачи возбудителей заразных болезней.
Пример III. Насколько современная наука, более чем полвека спустя после открытия «капельной инфекции», освоила ее громадное значение для теории и практики эпидемиологической и противоэпидемической деятель­ности, можно с огорчением видеть (кроме сказанного выше) из излагаемых ниже данных.
Известно, что способ распространения полиомиелита представляется спорным. Широко распространено мне­ние, согласно которому эту инфекцию следует относить в кишечную группу. Однако анализ эпидемиологи­ческих закономерностей этой болезни в свете учения о механизме передачи возбудителей дает основания с пол­ной уверенностью отнести полиомиелит в группу инфек­ций дыхательных путей, распространяющихся капель­ным механизмом. Посмотрим, как обосновывают свою точку зрения авторы, придерживающиеся взгляда об отнесении полиомиелита в группу кишечных инфекций.
Берем изданную Всемирной организацией здравоох­ранения монографию Дебре с соавторами «Полиомие­лит» (в русском переводе<sup>[6] [7]). В статье Дж. Пола читаем (приводим подлинные цитаты):
«Вирус полиомиелита в самом начале клинического заболевания, особенно часто присутствует в зеве» (на стр. 16 это утверждение почти дословно повторяется дважды). •
«...во время острой стадии полиомиелита вирус вы­деляется из зева примерно в течение недели, ... в ки­шечном тракте он присутствует от 3 до 6 недель и даже дольше» (стр. 17).
«...если ... учитывать абортивные случаи и случаи инаппарантной инфекции, заболеваемость полиомиели­том приблизится к заболеваемости высоко контагиозной болезни» (стр. 15).
«... из 100 зараженных вирусом полиомиелита людей паралич развивается только у одного» (стр. 20).
«... полиомиелит является высоко инфекциозным за­болеванием,... распространяющимся в основном путем контакта между людьми» (стр. 13).
«Эпидемия полиомиелита распространялась пример­но с такой же скоростью, как и эпидемия кори (или даже быстрее). Поражает сходство типа распростране­ния... этих двух контактных болезней» (стр. 15).
Приведенный набор цитат грамотному читателю, можно думать, должен показаться убедительным дока­зательством принадлежности полиомиелита к группе ин­фекций дыхательных путей. Содержащиеся в них неко­торые вызывающие недоумение высказывания и сопо­ставления, конечно, несколько путают читателя, но легко могут найти себе объяснение в субъективных приемах изложения своих мыслей автором.
Так, для читателя, понимающего специфические осо­бенности различных механизмов передачи, должно весь­ма странно звучать сопоставление таких положений как крайняя легкость распространения полиомиелита («вы­соко инфекциозное заболевание»), нахождение вируса в зеве и т. п., с одной стороны, и распространение «пу­тем контакта», с другой стороны. Однако сравнение по­лиомиелита с корью («поражает сходство»), несмотря на отнесение и кори к «контактным болезням», свиде­тельствующее о пребывании автора на уровне вульгар­ноэпидемиологических представлений, может быть при­нято лишь как довод в пользу капельного механизма распространения полиомиелита.
Объективно тот же смысл имеет и утверждение авто­ра о том, что «вирус полиомиелита выделяется из зева в течение недели», а «в кишечнике он присутствует от 3 до 6 недель». В самом деле, мы отмечали выше, что капельная передача из органов дыхательных путей является более активным механизмом распространения заразы, чем фекально-оральный способ, примерно в 400—600 раз. Если принять поэтому за условную еди­ницу заразности 1 неделю ношения возбудителя в ки­шечнике, то заразность больного за 1 неделю носитель- ства вируса в зеве определится показателем 400—600 наших условных единиц, тогда как 3—6 недель носи- тельства в кишечнике будет соответствовать 3—6 едини­цам. Другими словами вероятность распространения ин­фекции ее источником (то-есть больным или лицом с ла­тентно протекающей инфекцией) в период недельного носительства вируса в зеве по крайней мере в 100 раз превышает ту же вероятность периода кишечного носи­тельства.
Однако в статье того же автора на протяжении тех же страниц, на которых были взяты приведенные выше цитаты, можно прочесть и такие высказывания.
«Передача инфекции от одного человека другому при полиомиелите осуществляется при близком контак­те... Этому может способствовать загрязнение рук и предметов обихода выделениями из зева или фекалия­ми» (стр. 17).
«При наличии условий, благоприятствующих переносу фекального загрязнения в рот, вирусом полиомиелита можно заразиться очень легко... С эпидемиологической точки зрения ‘наличие в кишечнике высокоинфек- циозного вируса представляет большую опасность» (стр. 17).
«Как ни важен непосредственный контакт для рас­пространения полиомиелита, он не дает полного ответа на вопрос о путях распространения заболевания... Пред­ставляется вероятным, что человек может заразить не только контактирующих с ним лиц, но и окружающую среду; возможно, что в этом отношении полиомиелит напоминает сальмонеллез» (стр. 18).
Можно подумать, что логический вывод из приведен­ных высказываний, а фактически априорную предпосыл­ку к ним представляет следующий тезис (стр. 16):
«... представляется более вероятным, что входными воротами инфекции является пищеварительный тракт».
Анализ приведенных цитат прежде всего позволяет уличить автора в абсолютном непонимании природы ка­пельной инфекции, как специфического механизма пере­дачи возбудителей инфекций дыхательных путей. Ибо как иначе можно понять нелепое утверждение, что воз­будитель, находящийся в зеве зараженного индивидуу­ма, игнорирует предоставляющуюся ему возможность капельной передачи через воздух и уповает лишь на загрязнение рук?
Не менее убоги в логическом отношении и рассужде­ния на тему о том, что «условия, благоприятствующие переносу фекалий в рот», облегчают заражение кишеч­ными инфекциями, когда эти общепонятные истины используются как доказательства принадлежности по­лиомиелита к кишечной группе инфекционных болезней. В самом деле, упомянутые условия, благоприятствующие попаданию фекалий в рот, способны* содействовать рас­пространению любой инфекции, которая может этим путем передаваться. В виде редчайших исключений это наблюдается и при полиомиелите, примерно с такой же частотой, как это бывает и при скарлатине. За 1955— 58 годы, когда в СССР наблюдался очередной подъем полиомиелита, не было констатировано ни одного убеди­тельного случая возникновения водной или пищевой эпи­демии этой болезни. Для брюшного же тифа, как истин­ной кишечной инфекции, это явление носит характер общеизвестной и резко выраженной закономерности. Так почему же в стране, где брюшной тиф стоит на уровне 1 или ниже на 10 тысяч населения в год, полио­миелит дает периодически интенсивные эпидемии, на­считывающие десятки тысяч клинически выраженных (паралитических) случаев заболеваний? При этом надо не забывать правильного цитированного выше указания Дж. Пола, что «из 100 зараженных паралич развивает­ся только у одного». Это значит, что во время эпидемии полиомиелита, давшей учтенную заболеваемость, напри­мер, с показателем 3 случая на 10 тысяч населения, фактическая зараженность достигла 300 на 10 тысяч населения в год! Почему же эти «условия, благоприят­ствующие попаданию фекалий в рот», помогли только распространению полиомиелита, но совершенно не кос­нулись брюшного тифа? По-видимому, автор очень просто разрешает этот вопрос с помощью привлечения фантастически действующего слова: вирус оказывается «высокоинфекциозным». Остается лишь порекомендо­вать интересующимся сущностью разбираемого вопроса познакомиться с указанием Ф. Энгельса в «Диалектике природы» о том, как исследователи, неспособные понять сущности изучаемого явления, наделяют данный предмет будто бы присущим ему «свойством».
А вообще было бы полезно, чтобы авторы, пытаю­щиеся излагать вопросы распространения заразных бо­лезней, не превращали гениального учения Фракастора
0 «контакте», созданного им в XVI веке, в мертвую дог­му, смешанную с убогим эмпиризмом и субъективным идеализмом, образец чего разобран нами в приведенном примере. Пора бы, наконец, контакт XVI века поднять до уровня современного прогрессивного учения о меха­низме передачи паразитических возбудителей всех за­разных болезней человека, животных и растений, пред­ставляющего собой творческое развитие контагионист- ского учения на базе великих достижений науки XIX и XX веков.
Венчает Дж. Пол свое изложение о путях распро­странения полиомиелита сравнением его с... «сальмонел­лезом»?! И это сочетается с ранее признанным «пора­зительным сходством» с корью! Если применить к этому случаю известное положение математической логики о том, что «две величины, порознь равные третьей, равны между собой», то мы прийдем к заключению об эпиде­миологическом сходстве кори с сальмонеллезами. Боль­ший нонсенс трудно себе представить!
К сожалению, то, что мы видели в иностранном ру­ководстве, можем постоянно наблюдать и в отечествен­ных работах. Это свидетельствует о том, что в обла­сти представлений о процессе передачи возбудителей и путях распространения заразных болезней остаются неосвоенными величайшие открытия, сделанные передо­выми учеными еще многие десятки лет тому назад.
Пример IV. В заключение приведем еще один при­мер применения термина «контакт» для обозначения лю­бой формы передачи заразы и беспринципно подчеркну­того игнорирования того факта, что разные инфекции передаются разными, для них специфическими путями и что точное установление механизма передачи данной инфекции имеет решающее значение для понимания ее эпидемиологии.
К обзору Регионального центра СССР по гриппу за
1 квартал 1960 года, рассылаемому местным противо­
гриппозным базам, приложен документ, озаглавленный «Методические указания при работе с вирусом гриппа типа Д». Труд этот выполнен в Лаборатории этиологии и диагностики гриппа Института вирусологии им. Д. И. Ивановского Академии медицинских наук СССР. В этом документе читаем:
«При интраназальном заражении мышей вирус грип­па типа Д высоко патогенен для этих животных. Смер­тельная пневмония развивается у мышей при заражении вирусным материалом в разведениях 10-6 и выше.
В своей работе мы показали, что вирус гриппа типа Д может инфицировать мышей не только при непосред­ственном введении вируса в нос, но и контактным путем при подсадке 1—3 зараженных мышей в клетку с 50— 60 свежеполученными здоровыми мышами.
В случае контактного заражения у мышей не разви­вается смертельной пневмонии, но животные переносят бессимптомную инфекцию, которая сопровождается вы­работкой иммунитета...
...В течение 20—25 дней после подсадки зараженных мышей к здоровым можно выделить вирус на куриных эмбрионах из легких контактировавших животных.
Для выявления вируса мышей убивали, так как ви­димых признаков болезни не наблюдалось. При вскры­тии легкие часто не имели видимых поражений, изредка можно было отметить макроскопически лишь незначи­тельные прикорневые очаги».
Не знаю, каким «контактом» — дипломатическим или трением шерсти одной мыши о другую или еще каким- либо другим способом — предполагается осуществление заражения мышей, но ясно одно — что и ученый автор разбираемого документа абсолютно чужд всякой идеи о существовании различных механизмов, которыми мо­жет осуществляться передача заразы и что это различие механизмов имеет решающее значение в ходе эпидеми­ческого и эпизоотического процесса. Думается, что и читатель может удовлетвориться приведенным изложе­нием лишь при том условии, если он также безразличен к вопросу передачи заразы, как автор цитируемого труда.
Как изложил бы приведенную цитату автор, отдаю­щий себе отчет в том, что физический контакт гриппа передать не может, а социального контакта среди мы­шей не бывает?
Из приведенной цитаты неясно, знает ли автор о том, что грипп, как все инфекции с локализацией возбудите­лей в системе дыхательных путей, передается капельным механизмом. Некоторые формулировки (например, «можно выделить вирус... из легких» и т. п.) дают осно­вание полагать, что это известно автору. Допустим, что мы могли бы предположить и то (то-есть известно!), и другое (то-есть неизвестно!).
Тогда зашифрованная словом «контакт» в разных его модификациях часть цитаты приобрела бы характер следующего изложения (в двух вариантах).
Первый вариант (если факт передачи вируса гриппа капельным механизмом известен автору):
«В своей работе мы показали, что вирус гриппа типа Д может инфицировать мышей не только при непосред­ственном введении вируса в нос, но и посредством есте­ственной передачи его капельным механизмом через ды­хательные пути при подсадке 1—3 зараженных мышей в клетку с 50—60 здоровыми животными.
При заражении капельным способом ничтожная доза заразного материала по сравнению с искусственно при­виваемой через нос очевидно является причиной того, что у мышей не развивается смертельная пневмония, а они переносят бессимптомную инфекцию.
Это находит себе подтверждение в том, что в течение ’20—25 дней после подсадки зараженных мышей к здо­ровым из легких остающихся по внешнему виду здоро­выми мышей удается выделить вирус на куриных эмб­рионах. При вскрытии таких мышей легкие часто не имели видимых поражений, но можно было макроскопи­чески отметить незначительные прикорневые патологиче­ские очаги. У мышей, оставленных в живых, перенесение инфекции сопровождается выработкой иммунитета».
Второй вариант (если факт передачи вируса капель­ным механизмом автору был бы неизвестен, но он счи­тает полезным выяснить, каким именно способом проис­ходит заражение в данном случае):
«В своей работе мы показали, что вирус гриппа типа Д может инфицировать мышей не только при ис­кусственном введении им вируса в нос, но и при подсадке 1—3 зараженных мышей в клетку с 50—60 здоровыми мышами, которые при этом заражаются, но переносят инфекцию бессимптомно.
Перенесение мышами бессимптомно протекающей инфекции доказывается приобретением ими иммунитета при отсутствии видимых проявлений болезни, а также возможностью выделения вируса на куриных эмбрионах из легких таких мышей в течение 20—25 дней после подсадки зараженных животных. При вскрытии таких переносящих бессимптомную инфекцию мышей в легких иногда можно было отметить макроскопически незначи­тельные прикорневые очаги.
Указанные результаты с большой убедительностью говорят, что заражение здоровых мышей при подсадке к ним зараженных экземпляров происходило капельным механизмом через воздух».
Предоставляю вдумчивому читателю судить, какое изложение результатов опыта он бы предпочел найти в рассмотренном документе.
* *
Итак слово «контакт» в современной разговорной речи приобрело двоякий смысл, стало омонимом. С одной стороны, оно употребляется в буквальном смысле, обозначая физическое с</sup>