Термин «когнитивная схема» (cognitive schemas) в западной литературе используется в социальной психологии, когнитивной психологии, и определя­ется как «организация знаний о частных, отдельных понятиях, содержащих черты или атрибуты, ассоциируемые с ними» (Sims, Lorenzi, 1992). Близким по содержанию является понятие «схема события» (event schemas), опреде­ляемая как «способ концептуализации прошлого опыта» (Chan, et al., 1999), либо понятие ментальная модель (mental model). Несмотря на то, что термин «когнитивная схема» присутствует в литературе не один десяток лет, нет об­щепризнанной классификации когнитивных схем, анализ эмпирических ис­следований свидетельствует о разнообразии трактовки исследователями со­держания данного концепта. В одной из предложенных систематизаций (Sims, Lorenzi, 1992), предлагается выделять следующие виды когнитивных схем:
- «схема личности» (person schema), отражающая общее представление человека о другом, присущих человеку особенностях, чертах и атрибутах;
- «схема события» или «когнитивный сценарий» (event schema, cognitive scripts) - набор действий, способ, программа или последовательность событий, с помощью которого решаются типичные проблемы или осуществляются со­циально значимые мероприятия;
- «ролевые сценарии» (role schema) как отражающие необходимость оп­ределенных действий в случае нахождения в заранее заданной социальной си­туации (Schank, Abelson, 1977);
- «схема Я» (self-schema) как обобщенное представление о самом себе, свободное от влияний настоящей ситуации или привязки только к прошлому опыту, когда при описании себя используются характеристики не фактов и об­стоятельств, но указания на черты, способности, ценности (Rogers, Kuiper, Kirker, 1977).
Функциональное значение когнитивных схем состоит в том, что они по­могают оценке наблюдаемого поведения другого человека с точки зрения со­ответствия социальной роли (например, профессиональной), помогают вы­строить собственное ролевое поведение субъекта в соответствии с социальной ролью и ситуацией. На основе когнитивных схем можно оценивать взаимо­действия, ситуации, планировать будущее поведение для участия в предстоя­щих социальных ситуациях и взаимодействиях. Исходя из обозначенных функций, понятно, что когнитивные схемы являются особыми когнитивными образованиями, обеспечивающими эффективное поведение, относятся к ши­рокому классу когнитивных процессов (или процессов по переработке инфор­мации), как содержащие информацию о людях, событиях, ситуациях (см. Schank, Abelson, 1977; Sims, Lorenzi, 1992). Представляется, что данный класс когнитивных процессов можно описать в терминах социального (по содержа­нию) мышления, и если акцентировать собственно поведенческий компонент, поведенческие последствия существующих когнитивных схем, мы вступаем в ту область, которую обычно определяют как социальная компетентность. Од­нако четкие границы между концептами провести непросто, тем более, что понятие «мышление» в работах зарубежных авторов обычно переводится как «принятие решений» (decision making process), и иногда его тоже относят к числу когнитивных схем.
Характеристики, предложенные для описания индивидуальных разли­чий в когнитивных схемах, перекликаются с используемыми для определения индивидуальных различий применительно к широкому классу когнитивных процессов, включая мышление. Так, говорят о полных - неполных, ригидных - гибких, чрезмерно обобщенных - детализированных схемах, и т.д. При обра­щении к эмпирическим исследованиям, проводимым в рамках данного подхо­да, находим экспериментальные планы, когда наблюдение за конкретным по­ведением испытуемых в определенной ситуации межличностного взаимодей­ствия сопровождается анализом имеющихся у них когнитивных схем как зна­ний, шаблонов, отражающих представление испытуемых о данной житейской ситуации (такой как визит к врачу, посещение ресторана и др.). Исследования по тематике когнитивных схем часто проводятся социальными психологами, полагающими, что при наличии адекватной ситуации когнитивной схемы воз­никает ощущение контроля над социальным миром, и такая схема помогает в усвоении новой информации(Schank, Abelson, 1977).
Первые исследования нарушений когнитивных схем при шизофрении датированы 1970-ми г.г. (Blumenthal, Meltzoff, 1967; Fischer, 1968), когда их эвристическая ценность не была оценена по достоинству. Возобновление ин­тереса к социальным схемам, нарушенным у пациентов с шизофренией, про­изошло позже, а исследования стали более прицельными, лучше методически оснащенными (Chan, et al., 1999).
В эмпирических работах убедительно продемонстрировано, что в срав­нении со здоровыми испытуемыми, больные шизофренией немногим хуже описывают конкретные признаки внешних обстоятельств, деталей обстановки, и значительно менее эффективны при описании социальных ситуаций, как то - действий людей, их ролей, затрудняются в формулировании правил- регуляторов поведения и целей конкретных действий окружающих (Corrigan, Garman, Nelson, 1996). Указанный дефицитинтерпретируется как одно из про­явлений нарушений социального функционирования, либо как дефект перера­ботки информации (см. обзор Wallace,1984).
Одним из первых был предложен прием использования видеозаписей ситуаций взаимодействия людей - как в «Тесте распознавания социальных сигналов» (Social Cue Recognition Test - SCRT). Процедура, когда после про­смотра серии видеозаписей испытуемый отвечает на вопросы по каждой их них, позволяет оценить качество, точность восприятия, чувствительность к социальным сигналам. Тест помог убедительно доказать дефицит социального познания у больных шизофренией (Corrigan, Green, 1993). Кроме правильно­сти-неправильности ответов оценивались более сложные и эвристичные па­раметры, как например, высокая или низкая «бдительность»(hypeгvigilant или hypovigilant), отражающая не столько распознавание некоей социальной си­туации, сколько адекватную оценку элементов последней. Феномены гипер­бдительности имели место при параноидной шизофрении, когда точно опо­знавая содержание ситуации (то есть не ошибаясь в ней по сути), больные легко делали ошибки в распознавании мимики, иных простых параметров, и ошибки эти были тенденциозными, отражали настороженность больных (Corrigan,et al., 1991). В числе методических приемов необходимо упомянуть также «Профиль невербальной сензитивности» (Profile of Nonverbal Sensitivity - PONS) (Rosenthal, et al., 1979), и «Задачи на определение последовательно­сти компонентов схемы» (Schema Component Sequencing Tasks). Применение последних позволило качественно квалифицировать имеющиеся у больных шизофренией нарушения и сформулировать стратегию организации помощи в коррекции дефицитов когнитивных схем (Corrigan, Addis, 1995).
Необходимо подчеркнуть, что использование сложных и содержа­тельно глубоких процедур, позволяющих проводить не только количествен­ную, но и качественную оценку нарушений, фактически приближает их к такому типу психологических методик как проективные, и к привычному для отечественных патопсихологов качественному анализу данных. Для ученых, работавших в описываемой традиции, социальное восприятие мыс­лится как имеющее непосредственное отношение к способности человека управлять социальным поведением, когда для совершения коммуникатив­ных действий ему необходимы понимание контекста, ролей, правил и це­лей, скрытых в этой социальной ситуации, для межличностного взаимодей­ствия необходимо понимание параметров статуса, дистанции в контакте, настроения участников, степени их искренности, знаний о том, что типично для тех или иных взаимодействий, а что нет. Соответственно, нарушения могут выражаться в неточности восприятия любого из перечисленных па­раметров, что подчеркивает сложность социального познания (Fiske, 1992), и предопределяет трудности их изучения.
В рамках теоретических разработок данной проблематики было пред­ложено (см. Social Cognition and Schizophrenia, 2001) выделять три перемен­ные, влияющие на восприятие социальных стимулов: (1) уровень абстракции, (2) эмоциональный тон межличностной ситуации и (3) наличие посторонних стимулов. Так, наблюдаемое и оцениваемое поведение субъекта можно вос­принимать на разных уровнях абстракции: собственно действия (что сделано субъектом), содержания диалога (что сказано), скрывающихся за ними эмо­циональных переживаний (эмоциональная экспрессия) и целей (которых стремится достичь субъект). Больные шизофренией легче решают конкрет­ные социальные когнитивные задачи, распознавая действия и содержание диалога (Argyle, Furnham, Graham, 1981). При этом более сложные, требую­щие абстрагирования признаки - эмоции, цели и намерения персонажей - не могут быть отражены точно, поскольку требуют больших когнитивных уси­лий, превышают возможности имеющихся у больных бедных когнитивным схем (Corrigan, et al., 1993-1998). Различия в восприятии конкретных и абст­рактных составляющих социальной ситуации не связаны с вербальным ин­теллектом (Corrigan, Green, 1993).
При изучении эмоциональных влияний на успешность социального восприятиябыло доказано, что такое влияние лучше описывается U- образной кривой, отражающей связь эффективности действий с уровнем психофизического возбуждения (по аналогии с U-образной кривой Йеркса- Додсона). В двух направленных исследованиях установлено, что пациенты с шизофренией более внимательны к ситуациям эмоционально ярким, нежели невыразительным, легче откликаются на социальные взаимодействия в эмо­ционально насыщенной атмосфере, но правомерно говорить об оптимуме яркости, при превышении которого социальное познание вновь становится неэффективным (Corrigan,et al., 1991, 1993). Интересно, что наличие посто­ронних стимулов скорее позитивно влияет на эффективность социального восприятия у больных - за счет возрастания уровня возбуждения, тревоги, которые нивелирует фактор отвлекаемости (Corrigan, Green, 1993; Corrigan, Addis, 1995).
В настоящее время изучение особенностей когнитивных схем при ши­зофрении стало частью более широкогокласса нарушений социального позна­ния (socialcognition), с акцентом на поиске мозговых механизмов нарушений, средств и способов оптимальной коррекционной работы с больными. В числе значимых открытий - доказательство роли памяти в нарушениях когнитивных схем, и, соответственно, роли причастных к памяти мозговых структур (Lang, et al., 1999; Kleider, et al., 2008), при одновременном убедительном обоснова­нии многочисленных нарушений памяти при шизофрении (Fridberg, Brenner, Lysaker, 2010; Brebion, et al., 1999; Mammarella, et al., 2010; др.).
Второе направление исследований основывается на многочисленных данных в отношении высокой значимости нарушений когнитивных схем для функционального выхода больных после психоза (Addington, Saeedi, Addington, 2006; Green, et al., 2005), и предлагает обширные и хорошо методи­чески обоснованные и оснащенные коррекционные программы (Horan, et al., 2008). Данные программы продолжают традиции когнитивной психотерапии больных шизофренией, о которой мы писали в главе 1 настоящей работы; ус­пешные случаи когнитивной психотерапии продуктивных симптомов шизоф­рении представлены в публикациях А.Бека (Beck, 1952). Поскольку основой терапевтического подхода А.Бека составляет работа с дисфункциональными убеждениями пациентов, имеющиеся у них когнитивные схемы приобретают особое значение. В логике разработок когнитивных психотерапевтов такие схемы есть результат интерперсональных отношений и жизненных обстоя­тельств, опыта и жизненного пути человека (Rector, Beck, 2001; Туркингтон с соавт., 2011; Холмогорова, 2012). У больных с шизофренией когнитивные те­рапевты находят психологические механизмы возникновения (и стабилиза­ции) продуктивной симптоматики - от бредовых убеждений до галлюцина­торных симптомов, и «психотическое мышление» также является следствием нарушенных когнитивных схем. Важно отметить, что, несмотря на полемиче­ский характер приведенных утверждений, исследования эффективности осу­ществляемой на основе указанных теоретических положений когнитивной психотерапии шизофрении дают обнадеживающие результаты (Hogarty, et al., 2004; Туркингтон с соавт., 2011; др.). Важно также, что создатели коррекци­онных программ в духе КБТ при обосновании мишеней для своих интервен­ций апеллируют к установленным эмпирически механизмам и закономерно­стям, к научным разработкам в области психопатологии шизофрении (Nugent- Hirschbeck, 1996; Corrigan, Hirschbeck, Wolfe, 1995; др.).
На сегодняшний день можно уверенно говорить о взаимовлиянии (а в ряде случаев, и о слиянии) традиции экспериментальной психопатологии и подхода когнитивных психотерапевтов. Все чаще исследователи - сторонники экспериментального метода, трактуют психопатологическую симптоматику как следствие нарушений когнитивных схем (Birchwood, et al., 2004). Отдель­ные авторы стремятся описать не столько нарушения когнитивных схем или стоящих за ними процессов памяти, сколько нарушения в области общей ор­ганизации перцептивной деятельности больных шизофренией - в виде неэф­фективных ее стратегий, искажения разворачивания когнитивных схем во времени. Выше мы указали один из таких механизмов - «прыжок к выводу» (jumping to conclusion). Наличие такой неэффективной стратегии принятия решений при работе с социальными стимулами доказано для больных шизоф­ренией (Moritz, Woodward, 2005; Rubio, et al., 2011); ее также предлагают трактовать как один из механизмов генеза психопатологических симптомов (Lincoln, et al., 2010; Woodward, et al., 2009). Можно утверждать, что когни­тивные психотерапевты фактически осуществляют концептуальные разработ­ки в области психогенеза как генеза нарушений социального познания боль­ных шизофренией, так и продуктивной симптоматики. Несмотря на то, что данный подход критикуется, он имеет высокую эристическую ценность и пер­спективность, продолжает развиваться.