<...> Исследования последних лет убедительно показали значение для состояния сознания функциональных взаимоотношений различных нервных структур, расположенных на различных мозговых уровнях, т. е. зависимость состояния сознания от изменений функционального состояния нервной системы. В первую очередь это имеет отношение к уровню бодрствования, к тому, что в клинике обозначается как «ясность сознания» и имеет первостепенное значение для понимания структуры и сущности тех психических нарушений, которые объединяются в группу расстройств сознания. Эта зависимость состояния сознания от физиологического состоя¬ния высших отделов нервной системы в свою очередь позволяет подойти к его изучению в двух аспектах — во-первых, к сознанию как к отношению субъекта к объективному миру и к своим собственным переживаниям, и к сознанию с точки зрения уровня бодрствования или его ясности. Эта последняя обладает определенной градацией, зависящей от физиологических (и патофизиологических) факторов. Как справедливо указывает Ф. В. Бассин, речь идет об определенной «лестнице» изменений функционального состояния мозговых структур. На каждой ступени этой «лестницы», — пишет он, — возможности и тип работы сознания изменяются.

Чрезвычайно важным для понимания патологии сознания является то, что эти два аспекта рассмотрения сознания являются не просто различными углами зрения, под которыми рассматривается проблема сознания, а отражают объективную реальность, две стороны единого процесса сознания, как функции головного мозга. Не менее важной является и взаимоза¬висимость этих двух сторон, их взаимовлияние, проявляющееся как в нормальных, так и в патологических условиях. Эта взаимозависимость находит свое подтверждение, в частности, в нейрофизиологических данных, свидетельствующих об активирующих восходящих влияниях на кору и в обратных — кортикофугальных (кортико-ретикулярных) влияниях, гово¬рящих о возможности изменений тонуса мозга, вызываемых «с коры». Патология сознания повседневно дает нам примеры зависимости нарушений сознания «как отношения» от изменений ясности сознания, т. е. уровня бодрствования, что в свою очередь зависит от нарушений нейродинамики. Таково, например, нарушение связности и последовательности психических процессов, сужение диапазона восприятия внешних раздражений при синдроме оглушенности, ограничение объема переживаний узким кругом аффективно окрашенных представлений и искажение восприятия окружающего при истерических суженных и сумеречных расстройствах сознания и т. п.

Нарушения нейродинамики, лежащие в основе синдромов расстройства сознания, могут, как известно, вызываться различными причинами. Чаще всего они возникают под действием инфекционных, токсических и аутотоксических факторов, что можно наблюдать в общей психиатрической клинике, а также при психогенных травматизирующих воздействиях, на¬ блюдаемых чаще всего в судебно-психиатрической клинике. Именно эти последние могут быть нерезко выражены и представляют часто значительные трудности при их распознавании и судебно-психиатрической оценке. Следует также иметь в виду, что судебно-психиатрическая оценка упомянутых расстройств сознания затруднительна и потому, что во многих случаях они носят острый, скоропреходящий характер, а потому не наблюдаются непосредственно психиатрами в период экспертизы; вопрос о наличии или отсутствии расстройств сознания решается ретроспективно применительно к периоду совершения правонарушения.

Правильное понимание теоретических положений проблемы сознания в норме и в патологии помогает правильному подходу к практическому решению вопроса о судебно-психиатрической оценке психического состояния при различных видах изменения сознания.

Прежде всего, роль сознания в деятельности людей, в их поступках и действиях (о чем мы говорили выше) позволяет правильно распознать и оценить те состояния расстроенного сознания, при которых на первое место выступают именно нарушения поведения иногда при формально правильной ориентировке и сохранности известного контакта с окружающими. Это имеет место при некоторых соматогенных психических расстройствах, при которых Е. К. Краснушкин говорил об аментивной инкогеррентности в действиях как показателе измененного сознания. При этих же заболеваниях, в рамках ха-рактерной для них астении, часто наблюдается лабильность ясности сознания, что способствует при понижении уровня бодрствования развитию скоропреходящих расстройств типа импульсивных внезапных действий, расторможению влечений, кратковременных состояний растерянности, являющихся показателями более тонких изменений сознания. Естественно, что неправильное поведение такого рода больных, определяющееся изменением состояния сознания, должно исключать их вменяемость. Между теми это не всегда учитывается в практике судебно-психиатрической экспертизы, когда в некоторых случаях состояние сознания подэкспертного оценивается главным образом с точки зрения выявления грубых расстройств ориентировки и процессов восприятия.

Современные исследования, в частности работы П. К. Анохина и его сотрудников, показали, что некоторые даже относительно сложные формы мозговой деятельности могут происходить и при понижении уровня бодрствования, т. е. не всегда говорят о вменяемости. А это несомненно важно для оценки поведения субъекта при измененном состоянии сознания. Точно так же неспособность отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими при известном нарушении ясности сознания может и не сопровождаться резко выраженными расстройствами ориентировки и восприятия. Она может" сказаться лишь нарушениями высших, наиболее сложных форм ана-литико-синтетической деятельности.

При затемнении сознания возможно выявление ранее выработанных условных связей, если они приобрели автоматизированный характер (А. Л. Абашев-Константиновский). Поэтому сложно координированный характер отдельных действий, сам по себе взятый изолированно, не говорит еще о полной ясности сознания и не решает вопроса о вменяемости вне клинической картины в целом, точно так же как и формально констатированный речевой контакт с окружающими вне анализа содержания этой речевой продукции и учета степени ее сложности.

Определенная градация, зависящая от физиологических и патофизиологических факторов, особенно заметна в группе психогенных изменений сознания.

Обращаясь к анализу психогенных расстройств сознания, необходимо подчеркнуть, что именно психогенные расстройства сознания наиболее ярко демонстрируют синтез психологического и физиологического, с одной стороны, и психопатологического и патофизиологического, — с другой. Диапазон психогенных расстройств сознания очень велик, начиная от специфических чисто психогенных, психологически обусловленных изменений сознания, которые не всегда носят патологический характер (легкое аффективно суженное сознание), в основе которого лежат физиологические механизмы, и кончая общепатологическими формами глубокого расстройства сознания, в основе которых лежат патофизиологические механизмы.

В клинике реактивных психозов мы встречаемся с различными формами нарушений сознания: с сумеречными расстройствами сознания, с состояниями оглушенности, сновидными, делириозными, аментивными, онейроидными расстройствами сознания. Эти нозологически нейтральные синдромы расстроенного сознания при психогенных психозах приобретают свои специфические особенности. Этими особенностями являются: нестойкость одних и тех же форм расстроенного сознания и определенные закономерности их динамики. Обычно, в течение реактивного психоза наблюдается смена, трансформация различных психогенных синдромов, свидетельствующая о функциональном и подвижном характере психогенных нарушений. В соответствии с этим.происходит и смена синдромов расстроенного сознания, причем наблюдается закономерная последовательность этой смены.

Сумеречные, аментивные, делириозные и онейроидные расстройства сознания чаще наблюдаются при острых психозах, синдроме «одичания», остром ступоре, реактивном галлю-цинозе, острой речевой спутанности. Своеобразные сновид-ные расстройства сознания наблюдаются при реактивных па-раноидах.

Специфичность психогенных расстройств сознания при реактивных психозах проявляется в их динамике. Так, например, сумеречные расстройства сознания при психогенных психозах могут быть длительными и обычно сменяются аффективно суженным сознанием. То же можно сказать об острой речевой спутанности, которая, в отличие от аменции, инфек¬ционного характера, так же в дальнейшем сменяется тем же синдромом сужения сознания.

Синдром оглушенности, наблюдающийся обычно при психомоторной заторможенности и проявляющийся в повышенном пороге восприятия на внешние раздражители, переходит, обычно, в альтернирующее сознание; полной нормализации сознания предшествует так же этап аффективно суженного сознания.

При реактивных психозах наблюдается так же онейроидное расстройство сознания, характерное для начальных стадий некоторых форм шизофрении. Однако и в этих случаях нозологи-чески нейтральный неспецифичный синдром приобретает специфичность в его динамических переходах к суженному сознанию в рамках бредоподобных фантазий психогенного генеза.

При синдроме оглушенности, возникающем в рамках психогенной депрессии, мы нередко наблюдаем явления деперсонализации и дереализации. Это сочетание оглушенности с явлениями деперсонализации, встречающееся и в рамках органических психозов, особенно характерно для реактивных психозов, так как при них чаще наблюдаются явления «легкой» оглушенности, при которой сохраняется оценка восприятия чуждости собственного тела, а также нереальности окружающего мира (дереализация).

При реактивном параноиде, возникающем на фоне сновид-ного расстроенного сознания, нередко наблюдаем синдром Кандинского, что также свидетельствует об общепатологических неспецифических механизмах синдромо-сочетания. Наряду с этим синдром Кандинского тут имеет свои особенности (внушенные, навязанные мысли, но не чуждые и др.), что го¬ворит уже о его специфической нозологической принадлежности. <...>

О том, что характер синдромов расстройства сознания при реактивных психозах и их динамика являются выражением определенных нарушений функционального состояния мозговых систем, свидетельствует также обратная последовательность исчезновения синдромов, различие в степени и быстроте их обратимости, а также избирательная чувствительность отдельных синдромов к различным психотропным средствам. Тут существуют те же закономерности, что и при других психозах (шизофрения,?

органические поражения центральной нервной системы).

В соответствии с этим становится понятным, что общие принципы судебно-психиатрической оценки психогенных расстройств сознания остаются теми же, что и при расстройствах сознания другой этиологии, что, конечно, не исключает и ряда ее особенностей, обусловливаемых клиническими и патогенетическими особенностями психогенных расстройств.

Судебно-психиатрическая оценка глубоких форм расстройства сознания, которые стоят на одной стороне, характерной для психогений лестницы различных форм и степеней градации расстройств сознания, не представляет больших трудностей. При выраженных психопатологических синдромах явно видна зависимость нарушений отношения больного к внешнему миру, к своим собственным переживаниям и возможности регулирования своего поведения от глубины снижения уровня его бодрствования, т. е. от степени изменения ясности сознания.

В соответствии с этими сторонами нарушения психической деятельности (нарушение осознания и нарушение регулирования поведения на основе нарушения осознания) и можно говорить о наличии юридического критерия невменяемости (неспособность отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими).

Поэтому, если правонарушение совершено в состоянии психогенного психоза с наличием описанных форм расстроенного сознания — лиц, совершивших такое опасное действие, следует признавать невменяемыми.

Обратимся к другой наиболее специфической форме расстройства сознания при реактивных состояниях — к аффективно суженному сознанию.

Как было отмечено выше, наиболее специфическим и характерным для психогений является аффективно суженное сознание, которое наблюдается не только в качестве самостоятельного ведущего синдрома, но и является почти обязательным этапом при углублении и обратном развитии реактивного психоза. Эта форма расстройства сознания, на которой мы пока намеренно не остановились, является наиболее трудной для судебно-психиатрической оценки.

Аффективно суженное сознание характеризуется сосредоточенностью сознания на узком круге аффективно окрашенных переживаний и представлений, связанных с травмирующей ситуацией. При этом в зависимости от степени и глубины сужения сознания в той или иной мере сохраняется ориентировка в месте, времени и собственной личности, могут также сохраняться приобретенные знания и личный опыт. Иногда сознание сосредоточено не на травмирующих переживаниях, а на замещающих их представлениях.

Аффективно суженное сознание может наблюдаться не только при реактивных психозах, но и при острых внезапно наступивших аффективных реакциях, которые также следует рассматривать в рамках реактивных состояний. Особый интерес в этом плане вызывает рассмотрение так называемых реакций «короткого замыкания». В настоящее время понятие «короткого замыкания» в судебно-психиатрической клинике почти не применяется, однако это не значит, что клинические формы, которые относились рядом авторов к этой реакции, исчезли. При реакции короткого замыкания (которая описывалась в рамках так называемых исключительных состояний) возникает как бы укороченный путь от внезапно возникшего аффекта к действию, минуя целостную личность с ее осознанием своих поступков. Однако это понятие, предложенное Э. Кречмером, не разграничивало патологические и нормально-психологические состояния. Наоборот, оно предусматривало психологические реакции, которые проявлялись как результат длительного аффективного накопления и естественного разрешения по пути психологически понятных мотивов.

Именно в группе реакций, объединявшихся ранее понятием «короткого замыкания», и можно говорить об определенной ступенчатой лестнице, которая является переходом от нормы к патологии в зависимости от степени и глубины и, следовательно, качества нарушений сознания. В каких же клинических критериях можно найти то новое качество, которое позволило бы отнести реакцию короткого замыкания к «психогенному болезненному состоянию» (Н. И. Введенский), в отличие от аффективной реакции, не носящей выраженного болезненного характера? Видимо, тут необходимо обратиться к тем же клиническим особенностям, которые отражают пато-физиологический субстрат нарушенного сознания.

В таких случаях встает вопрос — было ли действие осознанным и волевым, поскольку именно нарушение осознанности предусматривается юридическим (или психологическим) критерием невменяемости, причем понятия осознанности и волевой целенаправленности до известной степени сливаются, так как волевой акт рассматривается как акт сознательный. Волевое действие включает в себя осознание цели и мотивов действия, иногда — борьбу этих мотивов, осознание последствий совершенного, процесс принятия решения, выработку плана действий и сознательный контроль за актом исполнения задуманного действия. Однако может быть различная степень осознанности волевого действия. При суженном сознании могут выпадать существенные звенья в описанной структуре осознанного волевого действия. Так, может быть предварительное осознание цели действия и борьба мотивов, но принятие решения не наступает и сознательного контроля за выполнением действия также нет, потому что борьба мотивов не разрешается, а чрезмерное аффективное напряжение приводит к концентрации сознания на аффективном переживании, т. е. к сужению сознания и прорыву аффекта «сквозь личность» (С. Л. Рубинштейн). Поэтому, прежде всего, нужен психологический анализ — все ли звенья сознательного волевого акта налицо?

При выпадении отдельных звеньев осознания волевого действия уже невозможно ограничиться психологическим анализом и необходимо прибегать к психопатологическому анализу. Можно ли назвать действие, возникшее при суженном сознании, автоматическим, бессознательным или импульсивным? Следует сказать, что автоматизм действия еще не говорит о его патологии. Существует большое количество нормальных автоматизмов, выработанных в течение жизни и не контролируемых в момент выполнения сознанием (акт ходьбы, привычная дорога на работу и др.). Следовательно, только тот автоматизм, который соответствует не реальной ситуации, а болезненным представлениям, является новым качеством, свидетельствующим о глубоко суженном сознании. Патологический автоматизм должен соответствовать новым, внезапно возникшим в суженном сознании представлениям. Высказывания лиц, находящихся в состоянии измененного сознания, не отражают обычного отношения субъекта к объективному миру, а лишь отношение к искаженным представлениям о ре¬альности и связанным с ними своим собственным переживаниям. Иногда высказывания произносятся голосом «спокойным», не соответствующим напряженной ситуации, в других случаях, наоборот, выкрики соответствуют лишь собственным переживаниям страха, ужаса. Ответы на вопросы окружающих могут при этом носить эхолалический или персеверативный характер.

Импульсивность актов, совершаемых в рамках измененного сознанияА также свидетельствует об их патологическом характере. При импульсивном действии нельзя говорить о преднамеренности, осознании цели совершаемого и последствий совершенного. Поэтому импульсивные действия, так же как автоматические, часто сопровождаются амнезией, которая свидетельствует о патологическом характере поведения в период совершения деяния. Кроме того, при патологическом характере суженного сознания могут возникать рудименты бреда и галлюцинаций (бредовая интерпретация слов и действий окружающих лиц, патологическое восприятие измененной формы и окраски окружающих предметов и др.).

Как и всякое болезненное проявление, остро протекающее патологически суженное сознание имеет свои клинические закономерности возникновения, развития и исчезновения, которые соответствуют этапам развития патофизиологических нарушений. Такими этапами являются — длительное накопление аффекта (организация очагов инертного возбуждения в коре и подкорке, возникновение патодинамической структуры), внезапное мимовольное и неосознанное его разрешение и восстановление психической деятельности с явлениями постреактивной астении (терминальный сон, общая психическаяслабость).

Таким образом, степень аффективно суженного сознания только тогда может быть названа патологической, когда к оценке его могут быть применены не психологические критерии, связанные с физиологическими закономерностями, а клинические, основанные на патофизиологических нарушениях. В этих случаях речь идет не о нормальной отражательной дея-тельности головного мозга, т. е. не о динамических участках больших полушарий, обладающих в данный момент оптимальной возбудимостью и осуществляющих выработку новых временных связей и дифференцировок, не о состоянии бодрствования, характерном для нормальной деятельности мозга. Возникают инертные очаги застойного возбуждения с отрицательной индукцией вокруг них, нарушаются сложные корко-во-подкорковые взаимоотношения, т. е. нарушается сложная отражательная деятельность головного мозга. Вследствие этого возникает изменение отношения субъекта к внешнему миру и собственным переживаниям, выражающееся в его непра-вильном поведении. В этих случаях, естественно, можно говорить о невменяемости. Таким образом, имеется определенная градация, ступенчатообразность психогенных изменений сознания, чем и определяется заключение о вменяемости или невменяемости субъекта, совершившего правонарушение в состоянии психогенно измененного сознания.

В свете изложенных данных специального внимания требует сравнительная оценка различных психогенных расстройств сознания, в том числе и таких, которые возникают при значительном участии механизмов самовнушения и носящих подчас условно привычный характер, как это имеет место при повторяющихся состояниях религиозного экстаза у сектантов, который возникает при участии вначале «сознательного желания». Наряду с этим такое сужение сознания может иногда достигать степени патологического состояния.

В Институте судебной психиатрии проходил экспертизу в 1960 г. испытуемый Л., который обвинялся в убийстве своей шестимесячной дочери. Л. рос физически слабым ребенком, до юношеских лет страдал ночным недержанием мочи, ему всегда были свойственны черты психопатической личности астенического круга. Застенчивость, робость, нерешительность, тревожная мнительность, покорность, повышенная внушаемость характеризовали его с детства. В дальнейшем эти черты получили особое раз-витие в связи с ухудшением его физического состояния (туберкулез легких) и приняли форму ипохондрической фиксации на своих неприятных соматических ощущениях. Однако он все же приспособился к жизни, женился на скромной хозяйственной женщине, имел троих детей, был хорошим, заботливым отцом. Л. жил в деревне, где была секта пятидесятников. И Л., и его жену неоднократно посещал руководитель секты и уговаривал их вступить в секту. Л. поддался влиянию руководителя секты и стал готовиться к вступлению в секту. Он изнурял себя длительными молитвами, постами, недостаточным сном, что привело еще к до¬полнительной временной астенизации организма. Кроме того, он находился в длительном эмоциональном напряжении, которое возникло в связи с глубоким впечатлением от характера «богослужения» (состояние экстаза, в который приводили себя сектанты, битье друг друга, сексуальное возбуждение, бормотание непонятных слов, глоссолалия и пр.). Все сектанты говорили о предстоящих испытаниях и о необходимости жертвоприношений. Л. как внушаемая личность легко поддался общему настроению и также испытывал состояния экстаза, причем сектанты обратили внимание на то, что Л. особенно отличался речевыми высказываниями. К Л. неоднократно приходил руководитель секты и говорил ему, что от него Бог требует жертвоприношения, приводил в пример Авраама, который решил пожертвовать своим сыном, но господь не допустил этой жертвы. В секте говорили, что когда одна из жительниц села должна была пожертвовать свой дом для нужд секты, но не сделала этого, бог ее наказал и довел до того, что она отрубила себе руку и потеряла разум (женщина действительно с диагнозом «пресенильный психоз» была помещена в психиатрическую больницу). Столь реальный пример еще более укрепил веру испытуемого во все, о чем говорили сектанты.

За несколько дней до совершения преступления испытуемый производил на окружающих странное впечатление. Он был сосредоточен, не отвечал на вопросы окружающих, ничего не делал по хозяйству, мало ел, так как Господь велел «не ублажать плоть».

В день правонарушения, утром, в дом Л. и его жены пришла одна из сектанток и рассказала, что она подверглась испытанию, во время которого порвала на себе сорочку и утопила в реке дорогую вещь. Вскоре Л. внезапно почувствовал, что в него вселился «Божий дух», который говорил его языком, причем говорил «в голове, в мозгах», подсказывал ему все действия, и он вынужден был повторять его приказания, как команду. Он понял, что

это и есть испытание. Божий дух выкрикивал: «Бери одеяло, неси к реке ребенка, бери топор, молись». Он повиновался. У реки дух его языком сказал: «Бей прорубь ногой». Он бил ногой прорубь. Тот же дух скомандовал: «Назад!» Так он ходил к реке с детьми и женой несколько раз. Все время вслух молился. Вначале дух приказал топить старшую дочь, потом скомандовал идти домой, потом приказал увести в лес среднюю дочь, снова отменил приказание. Наконец, придя домой, услыхал плач младшей девочки, взял ее на руки, чтобы утешить. Тут же услышал приказ: «Молись. Бери топор», а затем: «Руби по голове». Почувствовал, что кто-то управляет его рукой. Как зарубил дочь — помнит неясно. Затем Божий дух произнес: «Исцеляй дочь, она будет дочерью Христа». С наступлением ночи — начал исцеление. Голос его языком диктовал: «Плюй, плюй». Он плевал, слюной смазывал глаза ребенка и кричал что-то. Дух говорил, что исцеление про¬изойдет на рассвете. Ночь близилась к концу, а дочь не исцелялась. Л. все время продолжал молиться и возбужденно выкрикивать приказания. Утром к ним пришла медсестра, которая сделала прививку девочке и хотела проверить состояние ее здоровья. Сестра вошла в комнату и, увидев окровавленный труп девочки и молящегося Л., закричала. Тогда испытуемый как бы «очнул¬ся» и понял весь ужас происшедшего. Состояние его резко изменилось, он начал плакать, повторяя: «Что я наделал! Что я наделал!» Внезапно резко ослабел, по словам окружающих, «еле двигался», потом «повалился». Был арестован. В первый день на допросе не мог говорить. В дальнейшем рассказал о всех своих переживаниях (решением экспертной комиссии был признан невменяемым).

Это пример демонстрирует глубину и психотический характер измененного сознания, нарушения которого вначале шли по линии суггестии и аутосуггестии и не носили психотического характера.

Астенические черты характера Л. явились хорошей почвой для возникновения механизмов суггестии и аутосуггестии. Усиление астенизации, обусловленной недостаточным сном, питанием и изнуряющими молитвами — явилось дополнительной «патологизацией почвы». На этой почве легко возникали состояния экстаза, наступавшие в связи с истерическим сужением сознания в период «богослужений» в секте. Эти со¬стояния еще не носили явно патологического характера. Однако в день совершения правонарушения состояние сознания испытуемого характеризуется рядом признаков, позволяющих говорить об его остром психотическом характере. Истерически суженное сознание колеблется в своей глубине и в некоторые периоды его правильнее охарактеризовать как сумеречное. Испытуемый недостаточно ориентируется в окружающем, не от¬вечает на обращенные к нему вопросы, он находится в кругу своих болезненных представлений и переживаний. Характерно, что у него отмечается частичная амнезия внешних событий при полной сохранности памяти о собственных переживаниях. У него появляются обманы восприятии (голос духа) и патологическое представление об одержимости святым духом.?

Обманы восприятий не имеют характера аффективно окрашенных представлений, возникают спонтанно и противоречат желаниям Л. (он любил свою дочь и верил, что «Бог не допустит такого страшного злодеяния», но под влиянием голосов совершает убийство). Обманы восприятия имеют акустический характер и отличаются характерной для псевдогаллюцинаций локализацией («внутри головы, в мозгах»). Слуховые псевдогаллюцинации сочетаются с речедвигательными псевдогаллюцинациями типа Сегла, складываясь в целом в синдром «овладения».

Таким образом, психопатологическая картина острого психотического состояния характеризуется наличием истерически суженного, а временами сумеречного состояния сознания, на фоне которого возникает синдром овладения, явления психомоторного возбуждения и глосолалии. Эти явления позволяют говорить о патологическом характере сужения сознания, а не просто о религиозной схваченности сектанта, поведение которого в периоды экстаза также бывает обусловлено сужением сознания, которое однако не носит патологического характера.

Описанное состояние Л. развивается по закономерностям, свойственным развитию реактивного психотического состояния. Отмечаются характерные для него этапы: длительное аффективное напряжение,

возникновение психоза, критический выход с явлениями резкой постреактивной астении. В основе этих закономерностей лежат патофизиологические, а не физиологические изменения.

Клиническая картина состояния Л. в период правонарушения явно свидетельствует об изменении сознания, характеризующемся снижением уровня бодрствования, болезненно искаженным восприятием окружающего, изменением осознания не только окружающего, но и своего «Я», суммарным выражением чего и явилось его неправильное поведение. Именно эта тотальность нарушения сознания, т. е. выпадение всех звеньев осознания своего действия и говорит о неспособности субъекта отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, вследствие чего в подобного рода случаях исключается вменяемость.

Приведенный пример лишний раз указывает на сложность вопроса о психогенных расстройствах сознания в целом и на значение при его решении общетеоретических положений проблемы сознания, так же как и нейрофизиологических данных, характеризующих их патогенетические механизмы.

Таким образом, учет различных сторон проблемы сознания имеет важное значение не только для клинической трактовки расстройств сознания, но и для их экспертной оценки при су-дебно-психиатрической экспертизе.

Приложение

Терминологический словарь

Краткие биографические сведения об авторах статей