И. ЧуприковаПСИХИКА И СОЗНАНИЕ КАК ФУНКЦИИ МОЗГА

Среди главных признаков понятия сознания в психологии на первом месте наиболее .часто называют познавательное отделение «Я» и «не-Я», знание о собственном знании объективной реальности, способность отдавать отчет в своих действиях, переживаниях и мыслях. Предпринятая попытка теоретической реконструкции процесса становления сознания позволяет наметить следующую общую схему возникновения этих особенностей человеческой психики. I.

В условиях коллективной трудовой деятельности возникает необходимость обмена предметной информацией, результатами отражательной деятельности мозга отдельных членов коллектива. 2.

Эта необходимость порождает специфическое средство обмена результатами отражательной деятельности мозга — систему общепринятых слов-знаков, условно связанных с разными внешними и внутренними воздействиями. 3.

Наиболее оптимальный способ обмена предметной информацией состоит в том, что со словами-знаками связываются как некоторые устойчивые комплексы воздействий (отдельные предметы и явления в их целостности, их постоянные сочетания), так и их отдельные свойства и отношения. Поэтому благодаря языку чувственно данная действительность оказывается расчлененной на высшем корковом уровне отражения на множество составляющих ее элементов — более крупных и более дробных. В этой действительности существуют различные, отличные друг от друга предметы и явления, характеризующиеся разными свойствами; тело человека как специфический предмет отграничено от воздействий на него и в определенной степени от его собственных состояний и действий, а сами дей- ствия—от их причины и результата. 4.

Посредством относительно немногих слов-знаков, комбинируя их различными способами, можно передать практически неограниченное количество сведений, составляющих содержание бесконечного многообразия реального чувственного отражения. Комбинирование слов-знаков, отвечающее задаче максимально полной передачи воспринятой (или нахо¬дящейся в памяти) предметной информации, выступает с лингвистической стороны как высказывание, с логико-психологической — как суждение, с психолого-физиологической — как акт экстренного нервного синтеза словесных знаков и связанных с ними паттернов возбуждений, отображающих рад личные элементы ситуации. Действительность, расчлененная посредством знаков языка на элементы, в актах суждения вновь приобретает утраченную целостность, хотя эта послед няя никогда не может охватить всю действительность цели ком, а только отдельные ее стороны, части, аспекты. 5.

В актах суждения осуществляются первичные процессы познавательного синтетического противопоставления впечатлений со стороны собственного тела и со стороны внешних воздействий (познавательное разделение «Я» и «не - Я»). 6.

Познавательный анализ суждений, объективированных в словесных высказываниях, ведет к заключению, что человек не только имеет знание о себе самом и о внешнем мире, но и знает об этом знании. Путь к такому заключению лежит через два этапа. Анализ содержания множества разных конкретных суждений, в которых представлено разделение «Я» и различных внешних объектов, приводит к выводу, что человеку «даны» объекты внешнего мира, что он знает их. Факт же анализа самих суждений такого рода ведет к заключению о знании о собственном знании. Точно так же возникает заключение, что человеку «даны» его собственные действия и состояния и что он знает об этом аспекте своих знаний.

Как видим, то, что на первый взгляд представляется само собой разумеющимся первичным, неотъемлемым и как бы «непосредственно» познаваемым свойством психического (данность объекта субъекту и знание о собственном знании), оказывается на самом деле результатом длительного развития процессов психического отражения.

До сих пор основную функцию вербального мышления, основное решающее отличие человека от животных чаще всего было принято связывать с развитием процессов обобщения и формирования понятий. Но проведенный анализ приводит к выводу, что исходным решающим обстоятельством здесь является расчленение целостных чувственных впечатлений, а собственно человеческое понятийное обобщение по суще¬ственным признакам само выступает как результат такого расчленения. Имеет смысл отметить, что предлагаемый не вполне традиционный подход к проблеме становления сознания через процесс расчленения данных восприятия, по существу, совпадаете представлениями Гегеля об этапах развития предметного сознания, как они изложены в его труде «Феномено¬логия духа». Эти этапы, по Гегелю, следующие: непосредственная

нерасчлененная чувственная достоверность, которую невозможно выразить в слове; знание о вещах, как совокупности и единстве многих отдельных свойств; упорядоченное знание о вещах как системе общих и частных, родовых и видовых свойств. Собственно понятия возникают только на этом последнем этапе, необходимой предпосылкой которого, однако, обязательно является второй этап, когда вещи выступают как сочетание многих отдельных свойств. Конечно, само выделение отдельных свойств также может рассматриваться как формирование определенных обобщений, поскольку выделяемые свойства всегда, как правило, являются общими для каких-то классов вещей. Но при этом надо отдавать себе отчет в том, что такое обобщение еще далеко от статуса подлинного понятия. Вообще же расчленение, обобщение, абстрагирование и упорядочивание результатов отражения составляют, по-видимому, лишь разные стороны, моменты или аспекты единого процесса становления и развития сознания, в котором они не могут быть отделены друг от друга и вместе с тем сами изменяются на разных этапах развития познания. Суть, однако, состоит в том, что все же одна определенная сторона этого процесса — расчленение — составляет его главный стержень, а другие — выступают как его способы, формы или результаты.

При анализе познавательной деятельности человека принято считать, что он мыслит, т. е. отражает действительность в образах и в понятиях. Однако в последнее время все чаще выдвигаются сомнения в адекватности такого дихотомического деления. Так, Хебб с соавторами (Hebb, Lambert, Tucker, 1971) полагают, что с точки зрения физиологии мозга образ и понятие представляют собой лишь крайние точки континуума, в котором располагаются клеточные ансамбли и последовательности разных уровней, отвечающие более узким и более широким классам объектов. В. Н. Пушкин на основе анализа результатов мыслительной деятельности человека при решении задач (игра «5») приходит к заключению о существовании

определенной психологической реальности, которую трудно описать традиционными терминами психологии. Это нечто, уже переставшее быть чувственно наглядной формой отражения (образом восприятия или представления), но не являющееся той устойчивой совокупностью общих свойств и признаков, которую принято обозначать категорией «понятия» (Пушкин, 1978). Для обозначения той формы отражения, которая обна-руживает себя при анализе решения оперативных задач, Пушкин вводит термин «ситуативный концепт». О. К. Тихомиров, анализируя процесс решения шахматных задач, приходит к сходному выводу о наличии особой формы отражения объекта, которую нельзя отнести к таким известным категориям, как перцептивный образ, понятие или объективное значение. Он предлагает называть выделяемую им форму отражения термином «операциональный смысл» (Тихомиров, 1981). Проведенный нами анализ также заставляет думать, что элементы отражения, участвующие в процессах мышления, весьма неоднородны и далеко выходят за пределы дихотомии «об-раз - понятие». Это более или менее дробные элементы чувственного опыта, их разнообразные комплексы, имеющие разную степень внутренней расчлененности, и обязательно возбуждения в более или менее обширных областях вербальных сетей и структур долговременной семантической памяти. Остановимся теперь еще на одном аспекте проблемы перехода от психики животных к сознанию человека, которая, по существу, совпадает с проблемой перехода от чувственного познания к отвлеченному мышлению. Наиболее распространенный традиционный взгляд на проблему происхождения мышления состоит в том, что мышление как процесс возникает на основе развития и усложнения чувственного познания. Точка зрения И. М. Сеченова также относится к этому традиционному взгляду. Наряду с этим высказывались диаметрально противоположные представления об отсутствии непрерывности в развитии высших форм отражения из низших. Так, идея скачка, разрыва постепенности лежала в основе теории культурно-исторического развития психики человека Л. G. Вы¬готского, который подчеркивал, что высшие психические функции человека носят опосредствованный характер и возникают лишь в процессе совместной деятельности людей, в процессе их общения и сотрудничества и иначе возникнуть не могут. Именно в этом смысле Выготский противопоставлял общественные по своей природе высшие психические функции человека «естественно сформированным» психическим процессам животных и маленьких детей.

Сходные взгляды развивал А. Валлон (1956; Основные направления?

исследований психологии мышления в капиталистических странах, 1966). По вопросу о происхождении мышления Валлон принципиально расходился с Ж. Пиаже и отрицал существование какой бы то ни было прямой и непосред-ственной преемственности между сенсомоторным интеллектом и собственно мышлением, сущность которого он видел в дискурсивных процессах, протекающих в плане представлений. Валлон рассматривал сенсомоторный интеллект как приспособительную деятельность к физической предметной среде и полагая, что представления не могут быть порождены этой деятельностью. Они продукт иных — социальных отношений. Их истоки следует искать не во взаимодействии индивида с предметной физической средой, но в его взаимодействии со средой социальной.

В последние годы Идею об отсутствии непрерывности и прямой преемственности в антропогенезе между процессами высшей нервной деятельности человека и животных развивал Б. Ф. Поршнев (1968,1974). При этом он прямо опирался на Валлона и Выготского.

Теория Выготского подвергалась справедливой, на наш взгляд, критике за отрыв высших психических функций от низших. Та же критика может быть высказана и в адрес Валлона. Однако дело, по-видимому, не в ошибочности данной концепции, а в ее односторонности. Обосновывая выдвигаемые нами представления, мы старались определенным образом разрешить тот парадокс, что высшие формы отражательной деятельности мозга человека, с одной стороны, безусловно, должны развиваться из более низших форм, и здесь невозможен перерыв постепенности и в то же время столь же безусловно, что они не являются прямым и непосредственным результатом развития этих низших форм. Разрешение этого парадокса состо¬ит, по нашему мнению, в том, что для возникновения в антропогенезе высших форм отражательной деятельности мозга на базе низких потребовалось принципиальное изменение условий, в которых стали осуществляться поведение и деятельность индивидов вида Homo sapiens. Эти новые условия — труд и речь — формировали человеческий мозг как орган осуществления таких функций, которые не представлены или представлены только в самом зачаточном виде в жизнедеятельности животных. В онтогенезе же современного ребенка с его генетически запрограммированным человеческим мозгом развитие познавательной деятельности представляет собой единый поступательный процесс (и здесь И. М. Сеченов и Ж. Пиаже принципиально правы), где каждая новая ступень возникает на базе предыдущей, где специально человеческие механизмы отражения пронизывают все формы психической деятельности и речь взрослых очень рано становится ведущим фактором

развития.

В литературе часто принято говорить, что сознание в его развитой форме свойственно только человеку, но и у животных все же есть его определенные элементы или зачатки. И это, надо думать, действительно так. С развиваемой точки зрения об элементах или зачатках сознания можно говорить применительно к тем формам отражательной деятельности мозга животных, в которых имеется определенное расчленение афферентных потоков и оперирование в актах синтеза с их отдельными частями (орудийная деятельность антропоидов, употребление и понимание элементов языка антропоидами и домашними животными) и «возврат» возбуждений, претер-певших обработку в высших отделах мозга и системах памяти, к участкам их первоначального прохождения в сенсорных проекциях (ориентировочный рефлекс, селективное внимание). В контексте проблемы антропогенеза было бы, вероятно, полезно и поучительно изучение доведения и нервной дея-тельности животных под этим углом зрения.

Заключение

Душа и тело составляют одну и ту же вещь, в одном случае представля¬емую под атрибутом мышления, в другом под атрибутом протяжения. (Спиноза)

Основная мысль, или главный итог, этой книги состоит в том, что психическое — это специфические нервные процессы, имеющие двойственную природу. Это особый вид или класс телесных (нервных) процессов, в которых отражается, воплощается объективная действительность, в силу чего они обладают и материальным (телесным) и идеальным бытием (выступают в роли представителей других материальных объектов и процессов). Таким образом, эта двойственность состоит совсем не в том, что соответствующие нервные процессы имеют две разные стороны, два разных аспекта (внешний и внутренний), разные свойства (материальные и идеальные) или характеризуются каким-то особым качеством субъективности, не имеющим объективного бытия и неуловимого никакими способами, кроме интроспекции субъекта. Психические нервные процессы субъективны лишь в том смысле, что они являются свойством индивидуального организма, не существуют и не могут существовать вне конкретного индивидуального мозга с его периферическими нервными окончаниями и нервными центрами и не являются абсолютно точной зеркаль¬ной копией объективной действительности.

Интроспекционистское представление о Психическом, включая все его самые слабые, остаточные и замаскированные формы, неразрывно связано с дуалистическим решением проблемы соотношения понятий психики и деятельности мозга, ибо в рамках этого представления в психическом, даже если оно признается целиком и полностью зависящим от деятельности мозга и функцией мозга, всегда мыслится нечто такое, что содержится в нем сверх материальных нервных процессов и как бы «витает» над ними.

В отличие от всех форм дуализма и параллелизма предлагаемое решение вопроса является монистическим. В идеальном бытии одного особого вида телесных нервных процессов, когда она рассматривается в контексте материального бытия самих этих процессов, не предполагается ничего, что существовало бы сверх этих, материальный процессов, над ними, параллельно им. Их идеальное бытие целиком и полностью заключено, воплощено в их материальном бытии. Оно обнаруживается в них не как нечто «витающее» и бестелесное, а как их собственная организация, делающая возможной их особую связь со всеми остальными материальными процессами в мире: будучи функцией наиболее высокоорганизованной из всех известных форм материи, они воплощают в себе весь остальной мир, воссоздают его свойства и отношения с большей или меньшей степенью приближения в своем собственном материальном бытии. В силу двойственной сущности психического мир открыт для живого существа, потому что представлен в нем самом, в одной из частей его тела. Мир как бы «встроен» в живое существо; он с определенной мерой приближения к оригиналу воспроизведен, дублирован в одном специфическом классе про¬цессов его жизнедеятельности. Именно поэтому живое существо имеет возможность сообразовывать процессы своей внутренней жизнедеятельности и поведения со свойствами и отношениями объективной действительности. Живое существо организует множество процессов своей жизнедеятельности и поведения на основе сигналов, поступающих из центральной нервной системы, но в силу отражательной природы последних результатом этой организации является их сообра-зование, со свойствами и отношениями объективной действительности.

Необходимым элементом общего монистического материалистического решения вопроса о соотношении понятия психики и деятельности мозга должно быть ясное понимание принципиального своеобразия психических процессов человека по сравнению с психикой животных. Черты этого своеобразия, наиболее важные в контексте решения проблемы «мозг и психика», состоят в далеко идущем корковом членении результатов чувственного отражения посредством связывания его отдельных элементов и их устойчивых сочетаний со словесными знаками, в разнообразных процессах высшего коркового синтеза выделенных элементов и их сочетаний в актах суждения и, наконец, в анализе самих суждений. Такой подход к механизмам сознания позволяет выявить иллюзорность распространенных представлений о прямой непосредственной данности человеку его психических состояний, о существовании особого внутреннего опыта или внутреннего зрения (интроспекции как «смотрения внутрь себя»), а также иллюзорность более современных представлений о сознании как о прямом непосредственном «явлении» объектов субъекту, личности или о непосредственной данности личности информации об объектах внешнего мира.

Подход к деятельности мозга как отражательной и анализ ее специфически человеческих особенностей, возникающих в связи с коллективным трудом и речью, позволяют предложить в первом приближении следующую общую схему процессов, реально лежащих за теми особенностями психики человека, которые до сих пор получали искаженное субъективистско-интроспекционистское истолкование. 1.

В мозгу всех живых существ, достигших достаточно высокого уровня эволюционного развития, отражен внешний мир, их собственное тело, его действия и состояния. Поскольку отражение действительности основывается на анализе раздражителей, в мозгу живых существ (с достаточно развитым мозгом) разные классы внешних и внутренних воздей¬ствий и разные их свойства представлены в деятельности относительно самостоятельных нейронных структур (разные анализаторы и их отдельные каналы). 2.

На уровне коры больших полушарий осуществляется высшая форма анализа внешних и внутренних воздействий — анализ через синтез. Анализ через синтез является механизмом разнообразных форм высшего дробления и коркового обособления возбуждений, несущих функцию отражения. В той мере, в какой разные раздражители, их отдельные свойства и отношения, а также их устойчивые сочетания становятся сигналами разных условных реакций, в такой мере отраженная действительность расчленяется в коре полушарий, с одной стороны, на элементы, а с другой — на устойчивые их сочетания. 3.

У человека формируется обширная система из множества условных словесных реакций. В результате этого отражательная деятельность коры мозга и отражаемая действительность приобретают высоко расчлененный характер. В частности, на высшем корковом уровне обособляются возбуждения, относящиеся, с одной стороны, к внешнему миру, а с другой — к собственному телу человека. В структуре двигательных актов обособляются возбуждения, относящиеся собственно к движениям, к их объектам и результатам. 4.

Динамический синтез дробных элементов действительности, связанных с разными словами-знаками, осуществляется в форме актов суждения. 5.

На определенном этапе развития отражательных процессов мозга человека акты суждения, объективированные в форме речевых высказываний, в свою очередь начинают подвергаться анализу, как и любые другие события объективной действительности. 6.

Анализ суждений, в которых в расчлененном единстве представлено отражение тела человека и других объектов, тела и его движений и состояний, приводит к формированию представлений о «Я» как о субъекте, которому известно множество вещей и явлений, находящихся вне его и который знает также о своих собственных действиях, состояниях, мыслях, чувствах и воспоминаниях. Все это знание в его совокупности составляет реальное содержание осознаваемого внутреннего субъективного духовного мира человека. На этом этапе развития процессов отражения мозговые паттерны возбуждений, формирующие представление человека о своем «Я», уже далеко выходят за пределы исходной первоначальной системы воз-буждений, связанной со зрительными, двигательными и интероцептивными ощущениями со стороны тела. 7.

Отсутствие знаний о том, что за всеми элементами рассматриваемого класса суждений лежат определенные мозговые паттерны возбуждений, несущие функцию отражения, а также игнорирование факта анализа самих суждений, легко ведет к идеалистическому и спиритуалистичеекому истолко¬ванию понятия субъекта, источников его знаний об объективной действительности и о самом себе, о природе его внутреннего субъективного духовного мира и о способах его познания.

Очерченная схема показывает принципиальную ложность любых попыток «напрямую» понять, как именно субъективные психические явления или явления сознания возникают из деятельности мозга. Раскрытие материального субстрата этих явлений требует совсем другого пути. Прежде всего деятельность мозга должна быть понята как отражательная по своей основной функции и по своей сущности. А далее только анализ развития процессов отражения позволяет обнаружить такие черты работы мозга человека, на которые, и только на которые уже можно «наложить» психологическую феноменологию явлений сознания.

С появлением сознания связаны еще две особенности человеческой психики, которые следует учитывать и правильно интерпретировать при теоретическом анализе проблемы «мозг и психика». Во-первых, по мере развития единой отражательно-знаковой системы и по мере того как она сама начинает подвергаться анализу, отражательная деятельность мозга перестает ограничиваться непосредственно доступной органам чувств реальностью и ее объектом становится также, говоря словами И. М. Сеченова, широкая область возможного. Во-вторых, люди, обладающие сознанием, непрерывно обмениваются результатами своей индивидуальной отражательной психиче-ской деятельности. Этот обмен, будучи необходимым условием общественной жизни, является также необходимым условием возникновения и нормального функционирования сознания. На этой основе в ряду поколений происходит постоянное накопление, аккумуляция результатов отражательной деятельности мозга отдельных индивидов. Поэтому в отличие от психики животных, которая всегда сугубо индивидуальна, сознание, не теряя этой индивидуальной формы, становится также культурно-групповым и общечеловеческим явлением. Сознательная психика не только свойство отдельных индивидов, до в определенном смысле также и свойство сначала отдельных культурных общностей, а затем и всего человечества. В своей надличной, надындивидуальной общеродовой форме сознание объективируется, фиксируется и воплощается в языке и во множестве объектов материальной и духовной культуры. И язык и все эти объекты становятся новыми материальными носителями сознания наряду и вместе с мозгом отдельных индивидов. Они, как и психические отражательные процессы мозга, обладают двойственным — и материальным, и идеальным бытием и, являясь созданиями человеческого мозга и человеческих рук, как носители сознания, могут быть названы, говоря словами Маркса, «неорганическим телом человека».

В европейской философской мысли в течение веков тело и дух представлялись совершенно разными по природе и происхождению сущностями. При этом тело рассматривалось лишь как косная инертная материя, не способная не только к мышлению, но и к активным целесообразным действиям. Непосредственной причиной действий считалась душа, приводящая в движение органы тела. Начало конца этой многовековой традиции связано с именами двух выдающихся мыслителей XVII в. — Декарта и Спинозы. Декарт решительно вывел из под власти нематериальной бестелесной души большой класс поведенческих актов животных и человека, показав, как именно их внутренний механизм и целесообразный характер могли бы быть поняты на основе чисто естественных природных причин и следствий, В монистической же системе Спинозы мышление и протяженность были представлены не как разные сущности, а как два атрибута одной и той же единой субстанции и была полностью теоретически отвергнута мысль о возможности вмешательства души в деятельность тела.

По мере развития естествознания, медицины и физиологии в XVIII- XIX вв. в умах сначала отдельных выдающихся мыслителей, а затем и все большего числа образованных людей стало складываться и усиливаться убеждение о неразрывной и непреложной зависимости не только некоторых, как думал Декарт, но всех так называемых духовных явлений от мате¬риальных процессов в одном из органов человеческого тела — в его мозге.?

Однако в силу недостаточности знаний о деятельности мозга и неразработанности принципа отражения характер этой зависимости еще долгое время «ускользал» от ясного понимания и определения. Спиноза в свое время высказал глубокую мысль, что никто не будет в состоянии адекватно и отчетливо понять единства души и тела, пока не приобретет адекватного познания о теле. В переводе на современный язык эта мысль может быть интерпретирована в том смысле, что, до тех пор пока не достигнуто адекватное понимание природы деятельности мозга, не может быть достигнуто также ясное удовлетворительное логически

непротиворечивое решение психофизиологической проблемы.

Французские материалисты, опираясь уже на большой арсенал фактических данных, выдвинули тезис, что психика представляет собой функцию высокоорганизованной материи, функцию мозга. Это положение оказало очень большое влияние на последующее развитие научной и философской мысли, но у многих авторов при попытках его конкретизации оно истолковывалось либо в вульгарно-материалистическом, либо в параллелистическом и эпифеноменалистическом духе. Вульгарно¬

материалистическая конкретизация сводилась к тому, что так называемые психические процессы — это на самом деле процессы деятельности мозга, которые в принципе по своей сущности ничем не отличаются от процессов во всех других органах человеческого тела. В этом случае исчезало какое-либо существенное своеобразие психических процессов по сравнению со всеми другими отправлениями тела. Если же во главу угла ставилось своеобразие психических процессов, то оно понималось исключительно в рамках субъективистско-интроспекционистской их трактовки как внутренне данных и непосредственно переживаемых явлений сознания. Это вело к

параллелистическому взгляду, что процессы в мозге обладают особым свойством влечь за собой появление психических явлений и состояний, характеризующихся непосредственной данностью и переживаемостыо. Хотя последовательными параллелистами признавалось, что не существует психического без нервного, что тождеству, сходству или различию субъек-тивных психических состояний необходимо должно отвечать сходство, тождество или различие соответствующих нервных процессов (вторая аксиома психофизики Г. Мюллера), нервное и психическое все же оставались двумя разными рядами явлений. Связь же этих двух рядов представлялось абсолютно непостижимой, что и было со всей решительностью провозглашено Дюбуа-Реймоном. Столь же непостижимой оказывалась жизненная приспособительная роль психических процессов, что неизбежно вело к эпифеноменализму в трактовке психики. В другом широко распространенном варианте параллелизма психическое и нервное рассматривались как внутреннее и внешнее проявление одних и тех же процессов. Наблюдаемые изнутри, со стороны мыслящего.субъекта, мозговые процессы выступают как психическое, как явления сознания, тогда как извне, для постороннего наблюдателя, они есть и остаются телесными материальными процессами деятельности мозга. Но и это решение вопроса, кажущееся на первый взгляд достаточно ясным и понятным, при более внимательном и скептическом анализе оказывается столь же непостижимым, как и первый вариант параллелизма. Ф. Ланге в труде «История материализма» (1899) писал, что остается, в сущности, совершенно необъяснимым, как внешний процесс природы есть в то же время внутренний для мыслящего субъекта. «Это и есть тот пункт, который вообще выходит за границы познания природы» . Теория двух сторон, писал К. Штумпф, величественна, поэтична, заманчива, но темна. Это «не что иное, как слово, свидетельствующее о потребности избегнуть дуализма при невозможности действительного преодоления той пропасти, на которую наталкивается наш ум» . Причина неудач решить психофизиологическую проблему в духе материалистического монизма, к чему неуклонно вела вся логика развития естествознания, коренилась, по нашему мнению, в отсутствии понимания деятельности мозга как отражательной по своей сущности. Мозговые процессы трактовались только по аналогии с Другими процессами в теле и вообще в природе. Физико-химические и энергетические превращения в мозге, протекающие во времени и в пространстве, представлялись единственно существенными характеристиками мозговой деятельности. Предполагалось, что с помощью этих, и только этих характеристик можно дать ее полное и исчерпывающее описание. Материалистические теории были сосредоточены вокруг доказательства тезиса, что психика — это природные, телесные, мозговые явления и что их способность вызывать определенные действия не может находиться в противоречии с законом сохранения энергии. В то же время самое главное положение французского материализма, что психика — это функция особым образом организованной материи, функция высокоорганизованной материи, оставалось совершенно в тени. Специфические особенности организации мыслящей материи, которые могли бы отличать ее от живой, но немыслящей материи, оставались не только неизвестными, но и не обсуждались в теоретическом плане. Господствовала установка на подчеркивание черт сходства и даже тождества психики как совокупности мозговых процессов со всеми другими процессами в теле и вообще в природе, а не установка на выявление их специфических отличительных черт. В силу этого описания психического как деятельности мозга не накладывались сколько-нибудь содержательным образом на описание психических явлений в житейской практике, искусстве, логике, философии, психологии и теории познания. Психофизиологическая теория И. М. Сеченова представляет в этом отношении одно из немногих выдающихся исключений. Но в силу общего состояния современной ему физиологии и абсолютного господства субъективно-интроспекционистских взглядов в психологии, не до конца преодоленных и им самим, ему не уда¬лось переключить естествоиспытателей на новый подход к трактовке деятельности мозга. <...>

Предлагаемое решение вопроса о соотношении понятий психики и?

деятельности мозга не может быть отождествлено с такими формулировками этого отношения, в которых просто ставится знак равенства между психическими процессами и нервными, между понятиями психики и деятельности мозга. Эти формулировки не учитывают того, что с самой общей теоретической точки зрения должны существовать два вида принципиально разных мозговых процессов, один из которых несет собственно функцию отражения, а другой нет. Если из-за травмы, нарушения локального кровотока или опухоли в определенных участках коры возникает медленная ритмика, то она, конечно, является мозговым процессом, но имеет ли смысл называть его психическим? Сложнейшие превращения, развертывающиеся под действием самых разных стимулов в

митохондриях нервных клеток коры полушарий, также принадлежат к категории мозговых процессов и несомненно, что без них никакое целесообразное поведение невозможно, так как в противном случае корковые клетки просто не смогут ответить залпом импульсов на приходящие к ним возбуждения Но есть ли основания относить неспецифические процессы энергетического обеспечения специфических функций нейронов к категории психических явлений? С теоретической точки зрения процессы, примеры которых мы привели, характеризуют определенные особенности работы мозга как телесного органа — носителя функции отражения, а не те изменения в нем, которые воспроизводят особенности отражаемых объектов и специфически содержательно участвуют в организаций поведения. Поэтому они не могут быть подведены под обще- теоретическую категорию информационной причинности.

Если имеется особый вид, или класс, нервных процессов, несущих специфическую функцию отражения и организации на этой основе множества процессов внутри организма и поведения живого существа, включая и человека, то, очевидно, должна существовать специальная наука или область знания, которая изучала бы эти процессы. По-видимому, есть все основания сохранить за этой наукой или областью знания название психологии, считая ее специфическим предметом отражательную деятельность нервной системы и мозга и ее роль в организации поведения и реакций внутренних органов.

Источник: Л. В. Куликов, «Психология сознания . — СПб.: Питер. — 480 с.» 2001

А так же в разделе «И. ЧуприковаПСИХИКА И СОЗНАНИЕ КАК ФУНКЦИИ МОЗГА »