В группе физиологических потребностей существует потребность, которая всегда особенно интересовала психологов, служа им моделью, иллюстрирующей определенные закономерности, присущие потребностям вообще (см., например, Кац, 1933, стр. 295). В связи с этим потребность в пище (как она обычно называется, хотя исследовалась большей частью потребность в белках и углеводах) является наиболее основательно исследованной физиологической потребностью. Поэтому именно на ее примере можно будет рассмотреть двусторонние связи, которые могут образовываться между удовлетворением физиологической потребности и психикой человека. Обратим прежде всего внимание на то, что человек может жить достаточно долго или вообще не получая пищи, или же в состоянии значительного недоедания. Это позволяет исследовать, как отсутствие пищи влияет на ход психических процессов. Известно, например, что уже нехватка отдельных алиментарных факторов может вызывать заметные изменения в ходе психических процессов, а при полном отсутствии пищи изменения эти приобретают острый и специфический характер.

Потребность в пище представляет собой особенно важный предмет экспериментальных исследований и, как никакая другая, указывает на связь между физиологическими и химическими механизмами ее удовлетворения и психической жизнью; это касается как субъективных переживаний, так и изменений личности.

Известен эксперимент, в котором одновременно регистрировались спазмы желудка, появляющиеся под влиянием голода, и субъективные переживания, связанные с голодом. Тут обнаруживалась явная взаимозависимость. Когда, например, посредством введения инсулина понижали уровень сахара в крови, спазмы желудка и ощущение голодных болей значительно усиливались (Мунн, 1956, стр. 25).

При продолжительном голодании можно также установить очень значительные и сравнительно типичные психические изменения, касающиеся всей личности.

Современный читатель мог бы в собственном прошлом опыте и в обширной литературе, посвященной военной тематике, найти сотни примеров влияния голода на поведение людей. Научных работ по этому вопросу не так уж много. Позволю себе поэтому подробно изложить результаты исследований советского врача Богданович (1948), проведенных ею на лицах, которые пережили во время немецкой оккупации вынужденное продолжительное голодание. Она установила специфические психопатологические изменения при алиментарном истощении, в ходе которых выявила три периода. Картина первого периода напоминает неврастению, а ее дополнительной особенностью является «доминирование в сознании комплекса пищи, становящегося своего рода сверхценным образованием» (стр. 332).

Во втором периоде наряду с новыми соматопатологическими симптомами появляются элементы делириозного порядка и сходные с онейроидом состояния с частичной или полной амнезией. В это время возникают также специфические сдвиги, основанные на переживании возврата в детство с яркой галлюцинаторно-иллюзорной окраской. Больной видит стол, уставленный яствами, кажется сам себе учеником, бегущим в школу с теплыми, ароматными пирожками в кармане, запах которых он явственно ощущает, и делает движения, как бы приступая к еде. Одна больная видит себя маленькой девочкой, лежащей на лесной поляне, слышит шелест листьев, чувствует запах парного молока и видит, как мать доит корову. Другая больная месит тесто в пустой квашне, третья режет что-то ножом на пустой тарелке, придерживая нечто несуществующее вилкой. В этой фазе у больных появляются особенности, ранее им не присущие, например часто они становятся более эгоистичными.

В третьем периоде, который автор называет астено-адинамическим, больные становятся апатичными, лежат целыми днями без движения. Самый слабый внешний раздражитель, нарушающий локой, вызывает на их лице плаксивую гримасу. На неприятные ситуации они реагируют слезами, обижаются, но сами ничего не делают для изменения этой ситуации. Они одинаково пассивны как в отношении неприятных, так и приятных событий. Больные становятся равнодушными к делам других людей и их переживаниям. Они, казалось бы, эмоционально тупеют.

В заключение автор ставит вопрос: существуют ли среди рассматриваемых симптомов какие-либо специфические черты этого состояния, называемого ею «алиментарной дистрофией», и утверждает, что существуют, называя следующие: 1) параллелизм соматических и психических изменений; 2) фазность в течении болезни; 3) лабильность состояния сознания, то есть (неустойчивость и склонность к изменениям; 4) доминанта комплекса еды, клинически граничащая со сверхценными образованиями, окрашенная представлениями «пищевого характера» (стр. 334).

Отсутствие пищи, как и значительное ее ограничение, оказывает, однако, более глубокое влияние на психику. При продолжительном недоедании психические изменения, вызванные отсутствием пищи, по-видимому, закрепляются, то есть становятся стойкими изменениями личности. Богданович в вышеупомянутой работе отмечает, что в некоторых случаях, когда лечение состояний недоедания подходило уже к концу, у пациентов можно было установить определенное изменение личности, основанное на фиксации указанных выше симптомов. Слишком короткий период наблюдения не дал, однако, автору, возможности сделать какие-либо общие выводы.

Психические нарушения, которые проявились в особых условиях под влиянием голодания, описывает группа врачей психиатрической клиники в Гданьске (Дольмерский, Сулестровская, Сулестровский, 1961). Они наблюдали два случая тюремной голодовки алкоголиков, у которых была установлена психическая деградация. На третьем месяце голодовки обнаружились психотические явления в виде бредовых переживаний и галлюцинаций. Содержанием галлюцинаторных представлений был вид столов, уставленных пищей, которые отодвигались, когда больной протягивал руку, или же вообще исчезали. В другом случае также у алкоголика, который провел неделю случайно запертый на чердаке, наблюдались такие же явления.

Конечно, описанная тут клиническая картина нетипична, так как она проявилась у людей, подвергавшихся много лет алкогольной интоксикации, вдобавок названных авторами «психопатами». Поэтому авторы склонны считать, что существенную роль в возникновении психотических явлений сыграло, тфоме голодания, органическое повреждение мозга, которое, как они полагают, имело место в изученных ими случаях. Другим фактором, непосредственно влияющим на появление кататимных галлюцинаций, должно быть обезвоживание организма. Авторы приходят к этому выводу по аналогии с известным терапевтам явлением «видения воды», наблюдающегося у больных диабетом, а также фата-морганой, которую Тадеуш Биликевич считает результатом обезвоживания организма.

Гипотезы эти нельзя признать обоснованными. Во-первых, не ясно, является ли органическое повреждение мозга установленным клинически фактом. Во-вторых, то обстоятельство, что обезвоживание приводит к кататимным галлюцинациям, содержанием которых (как и следовало ожидать) является вода, не доказывает того, что причиной возникающих в состоянии голода и связанных с пищей галлюцинаций нужно считать обезвоживание. Как показывают многие исследования (Аткинсон, Мак-Клелланд, Брозек, Кейс, Мюррей), неудовлетворение потребности любого вида при определенной степени ее усиления и конкретизации ведет к проецированию ее содержания на воображение, ассоциации, сны и интересы человека. Понятно, что разрегулирование деятельности мозга (безразлично, по какой причине это происходит — отравления, обезвоживания, голодного истощения, переутомления или просто вследствие слишком сильного эмоционального стресса) влечет за собой потерю контроля над ходом психических процессов, 17 что дает картину психоза (сравните описанные выше результаты изучения последствий сенсорной депривации).

Упомянутые клинические явления объяснимы как следствие только самого голодания, тогда как причины последнего нужно, естественно, искать в патологии личности.

Это были клинические наблюдения, проведенные на людях, которые переживали голодание в условиях, если так можно выразиться, естественных. Экспериментальные исследования влияния голода на человека проводились в США во время второй мировой войны на 32 добровольцах. Они были подвергнуты трехмесячному наблюдению, а затем было применено шестимесячное строгое ограничение количества пищи; после этого вес их уменьшился в среднем на 25%. Были проведены тщательные физиологические и психологические исследования, установившие значительную разницу между испытуемыми. Независимо от этих различий у всех наблюдалось ощущение большой слабости. Появились головные боли, раздражительность, безразличие к сексуальным вопросам, возрос интерес к кулинарным книгам и иллюстрациям, изображающим еду. Во многих случаях понизился этический самоконтроль. Наблюдались дурные манеры во время еды — чавканье и вылизывание тарелок. Самое интересное, что исследования при помощи тестов не показали понижения уровня интеллекта, хотя было установлено, что исследуемым значительно труднее принимать решения и осуществлять запоминание (Кейс, Брозек, 1950, цит. по: Мунн, 1956, стр. 88).

Шиле и Брозек (1948) в результате клинического наблюдения той же самой группы установили, что продолжительное неудовлетворение потребности в пище (неразрядка напряжения, связанного с пищевой потребностью) вызывает те же самые последствия, что и продолжительная фрустрация других потребностей, а именно невротические нарушения. Изменения эти были отчетливо видны при анализе результатов исследований по Миннесотской многофазной диагностической шкале — MMPI (Брозек, Йенас, 1956). Авторы ничего не пишут о стойких изменениях личности, но при оценке результатов этого эксперимента следует помнить, что испытуемые были добровольцами, они знали, что находятся под постоянным врачебным контролем, что жизни их не угрожает опасность и, по-видимому, все другие их потребности, кроме пищевой, удовлетворялись нормально. Это свидетельствует о том, что изменения личности, возникающие в период продолжительного голодания и после него, являются следствием не только неудовлетворения потребности в пище, но и всего сопутствующего голоданию комплекса условий.

Приведу также результаты моих наблюдений, правда требующие подтверждения, но уже на данном этапе позволяющие выдвинуть гипотезу, которую можно считать одной из попыток решения этого вопроса. В первые годы после войны встречались люди, на протяжении ряда лет много раз оказывавшиеся на грани голодной смерти. Можно было заметить, что поведение их характеризовалось своего рода навязчивой идеей, выражавшейся в их отношении к пище — главным образом к хлебу и жирам, — а именно в ненужном запасании большого количества продуктов, специфическом возбуждении при виде хлеба в булочной и т. д. Создавалось впечатление, что во время продолжительной фрустрации пищевой потребности как бы фильтровались некоторые элементы поведения, имеющие отношение к пище. Картина эта напоминает результаты исследований экспериментальных неврозов, связанных с фрустрацией пищевой потребности (например, Майер. 1945).

Теперь, двадцать лет спустя, эти явления у данной группы людей значительно уменьшились или даже исчезли полностью. Однако продолжают встречаться люди, у которых вопросы питания преобладают в такой степени, что это обращает на себя внимание окружающих. Свое особое отношение к вопросам питания эти люди связывают с переживаниями военного времени. Самое интересное, однако, то, что анализ их биографий показывает, что они, собственно, никогда не испытывали тяжелого голода, выражающегося в явлениях, описанных Богданович. В самые тяжелые минуты они всегда располагали определенным минимальным запасом, который позволял им хотя бы частично удовлетворить сильный голод. Это были в конечном счете периоды продолжительностью самое большее несколько недель. Общим для всех этих людей, как можно судить на основании их рассказов, был не столько голод, сколько страх перед голодом. Они видели вокруг себя голодающих, слышали невеселые рассказы, а остальное дорисовывало их воображение. Страх перед голодом преследовал их при каждом приеме пищи, при каждом новом ограничении, введенном оккупантами. Продолжительное существование в состоянии страха перед голодом является, как можно вывести из этих наблюдений, фактором более деформирующим, чем сам голод.

Гипотеза эта требует, конечно, дальнейших исследований, тем не менее она подтверждается рядом других наблюдений, свидетельствующих о том, что ожидание последствий фрустрации действует иногда сильнее, чем сама фрустрация. Примером может служить преждевременная смерть потерпевших кораблекрушение, описанная Бомбаром (см. следующий раздел), а также значительно худшее психическое состояние людей, переживших бомбардировку в убежищах, по сравнению с людьми, выполнявшими работу под непосредственной угрозой опасности, и значительно более частые невротические нарушения у солдат второй линии обороны, чем у солдат на передовых позициях. Наблюдения Нелькена (1934) и Медыньского (1934) показывают, что на войне неврозы редко возникают у тяжелораненых и искалеченных, а почти исключительно у физически здоровых и легкораненых. Обращает на себя внимание также и отмечаемое хирургами травматизирующее влияние ожидания часто откладываемой операции.

Эти факты, подтверждая правильность выдвинутой гипотезы, позволяют указать еще один фактор, усиливающий «травматическое» влияние страха, вызванного ожиданием последствий неудовлетворения потребности. Им является неразрывно связанная со страхом беспомощность.

Проблема особой роли антиципации в механизме удовлетворения потребностей не нова в польской психологии. Ею интересовался еще в 1938 году Юзеф Петер, который писал в «Природе человека»: «Живая мысль показывает человеку, что он может быть голодным завтра или когда-нибудь позже. Отсюда следует, что человека значительно чаще и сильнее мучает антиципированный голод. Желудок его напоминает о себе так же, как и желудок собаки, однако борьба с голодом начинается у человека гораздо раньше и чаще в мыслях, предсказывающих будущее, чем в ответ на очевидный призыв желудка».

Итак, хотя влияние неудовлетворения потребности в пище и других физиологических потребностей на ход психических процессов человека несомненно, тем не менее его нельзя вполне объяснить без учета психического состояния, предшествующего фрустрации, а следовательно, особенностей личности человека. Проблемой этой мы займемся особо.