Введение понятия познавательной потребности, рассматриваемой как свойство человека, с которым связаны процессы, динамизирующие познание, а также равновесие регулирующих функций мозга, позволяет по-новому взглянуть как на проблемы психологии ориентировки в окружающей среде, так и на явления, связанные с нарушениями этой ориентировки: психотические расстройства, проявляющиеся в виде шизофренических, депрессивных синдромов и в форме олигофрении.

Можно, например, по-иному интерпретировать психические изменения, возникающие при шизофрении, принимая во внимание результаты исследований информационной депривации. Вполне правдоподобной кажется гипотеза, утверждающая, что наиболее существенным для шизофрении нарушением является блокирование правильной доставки информации к высшим отделам мозга. Блокада, которая (как можно судить на основе нейрофизиологических данных) осуществляется на уровне таламической ретикулярной формации, может быть вызвана самыми разнородными факторами: химическими, физическими, как эндо-, так и экзогенными, причем эффект зависит не от качества фактора, но от его роли в блокаде. Ограничение притока информации проявляется, в частности, и в общем уменьшении числа элементов, которыми руководствуются шизофреники в ходе создания понятия. Это значит, что целые классы разнородной информации, передаваемой в мозг, принимаются как один вид информации. Понятия становятся слишком общими. Нередко наблюдается, что информация вообще не достигает сенсорных областей коры или признается информацией совершенно другого вида. Индивид в таком случае не реагирует на определенные раздражители, а на другие реагирует так, словно они совсем иные, например противоположно рекомендованному или в согласии с принятой им предварительной установкой или вообще без всякой регулярности, хаотично. В такой ситуации вполне понятными становятся явления дезорганизации деятельности мозга, такие, как деперсонализация, галлюцинации, бред, хаотическое мышление, оторванное от ситуации, не связанные с ситуацией эмоциональные реакции и т. д.

Эти явления идентичны тем, которые получены в ситуации экспериментально вызванной информационной депривации. Мозг является ультрастабильной системой. Отсюда следует, что в случае такого изменения условий, которое вызывает нарушение ее равновесия, все функции мозга перестраиваются, обеспечивая стабильность в новых условиях. Поэтому после определенного этапа течения психоза, когда блокада информации становится постоянным состоянием, регуляционные функции мозга подвергаются изменению, приспосабливаясь к уменьшенному притоку информации. В связи с этим явления психоза редуцируются, а вместо них возникают явления шизофренического дефекта — ригидность мышления, ограничение круга интересов, снижение критичности, а в случаях затруднений включается стереотипная реакция, имеющая, несомненно, большую инструментальную ценность, чем психотическая реакция. Например, один из больных в ответ на каждое жизненное затруднение, будь то в профессиональной или личной сфере, посылал в прессу открытки с вульгарными ругательствами.

Представляет интерес интерпретация с этих позиций психических нарушений при депрессии. Развитие заторможенности в этом случае можно объяснить тем, что сильное эмоциональное напряжение однородной окраски вызывает блокирование притока информации извне к высшим отделам мозга. При усилении депрессии появляется тот же самый синдром информационной депривации, только с сильной эмоциональной окраской, который исчезает после уменьшения депрессии или в ходе психотерапевтического вмешательства, основанного на отвлечении внимания больного какой-либо несложной ручной работой или физическими упражнениями.

Таким образом, проверка гипотез, вытекающих из де-привационной теории психоза, даже если бы они не нашли полного подтверждения, могла бы быть полезной в свете непрекращающейся полемики о причинах психозов. 25

Что касается олигофрении, то, как известно, проявления выступающего здесь на первый план ограничения познавательных способностей склонны объяснять умственными дефектами, слабостью памяти, мышления и т. д., совершенно не учитывая то обстоятельство, что правильное мышление должно зависеть также от хорошего развития механизмов, динамизирующих удовлетворение познавательной потребности, которая, актуализируясь при определенных напряжениях, обеспечивала бы человеку эффективное выполнение исследовательской деятельности. Если принять все сказанное во внимание, то это повлекло бы за собой изменение гипотез о локализации некоторых нарушений, вызывающих явления олигофрении, и могло бы стать основой классификации нарушений познавательной деятельности.

Именно это имеет в виду Мазуркевич, подчеркивая, что в тех случаях, когда не существует «анатомических изменений в коре мозга, могущих объяснить умственное недоразвитие», факты снижения интеллектуальной деятельности нельзя приписывать ослаблению способностей, например слабой памяти. «Прежний взгляд, — пишет Мазуркевич, — когда причины слабоумия усматривали в слабости деятельности запоминания, считавшейся каким-то особым видом психической деятельности, оказался совершенно ошибочным» (Мазуркевич, 1958, стр. 67). Автор придерживается, по-видимому, того взгляда, что правильное возникновение образов в памяти зависит от надлежащего функционирования ориентировочного рефлекса, иначе говоря от заинтересованности и настройки органов чувств на данное явление. Отсюда следует, что низкий уровень умственных способностей, когда кора мозга нормальна, можно в ряде случаев приписать недостаткам в функционировании механизма познавательного стремления, динамизирующего умственные процессы.

Вышесказанное объясняет явления, встречающиеся в домах ребенка, детских яслях и во многих детских больницах. Известно, что в цивилизованных обществах, где вследствие занятости обоих родителей забота о маленьких детях во все большей мере доверяется общественным учреждениям, пока еще отсутствует полное понимание того, какую важную роль играет познавательная потребность в умственном развитии ребенка и как важно заботиться о ее правильном формировании. Воспитательные методы в учреждениях, которым поручена забота о маленьких детях, характеризуются однообразием и скудостью раздражителей, навязанных стереотипными правилами, что, по существу, должно вести к ограничению познавательной деятельности воспитанников. Иначе говоря типичные ситуации в жизни таких детей являются старательно «очищенными» от всяких факторов, которые могли бы вызвать у них ориентировочный рефлекс, представляющий собой основной элемент удовлетворения познавательной потребности и как бы зародыш, из которого только и может развиться человеческий ум. О том, что он развивается именно таким путем, свидетельствует много исследований. Например, исследования слепоглухонемых детей упомянутого уже Мещерякова (1960), в процессе которых автор заметил, что ребенок, лишенный всех чувственных ощущений, психически вообще не развивается, спонтанно не предпринимает никакой деятельности и не проявляет ни малейшего следа познавательной реакции. На приближение человека он реагирует общим возбуждением. Вложенный ему в руку предмет выпускает. Достаточно было, однако, подкрепить безразличный раздражитель безусловным, например вложить ребенку ложку в руку, набрать ею пищу и положить в рот, чтобы пробудить у ребенка действие механизмов познавательной деятельности. Ребенок после многих лет психического застоя в результате педагогического вмешательства, обогащающего его мир чувственными ощущениями, начинал психически развиваться быстрым темпом, проявляя со временем большой интерес к окружающей среде (Мещеряков, 1960; Соколянский, 1959).

Между прочим, правильная интерпретация этих наблюдений, возможно, позволила бы лучше понять не вполне еще ясную связь гомеостатических подкоеплений с развитием исследовательского рефлекса. Другим актом, указывающим на связь между скудостью раздражителей и ходом психического развития, является так называемое «покачивание», которое приобретает стереотипную форму и может продолжаться целыми часами. Этому явлению посвятила особое внимание Ванда Шуман (1935—1936), которая утверждает, что оно возникает в результате лишения ребенка разнородных стимулов и возможности движения. Можно, пожалуй, допустить, что покачивание доставляет ребенку определенные проприоцептивные раздражения, долженствующие как-то разнообразить чрезвычайно бедную ситуацию, однако этот способ сам по себе является бедным и очень стереотипным и рано или поздно приведет к ослаблению и исчезновению познавательных напряжений. Скудостью внешних раздражителей можно также объяснить упорный характер покачивания. При отсутствии раздражений, приходящих из экстрарецепторов, тонус коры мозга ребенка оказывается слишком слабым, чтобы прорвать порочный круг кинестетических раздражений, переходящих каждый раз в движение. Мы наблюдаем здесь явление, близкое к тем, которые имеют место в случаях снижения возбудимости после удаления отдельных участков коры мозга или же под влиянием фармакологических средств. Исследования над животными, проведенные в этой области Зеленым, Поповым и Мусящиковой (см. Соколов 1959, стр. 6—7), показали, что ориентировочный рефлекс, возникающий в условиях снижения возбудимости коры мозга, отличается чрезвычайно большой стойкостью, это значит, что тот же самый раздражитель постоянно снова вызывает ориентировочную реакцию, в то время как у животных в состоянии нормальной возбудимости коры мозга эта реакция быстро угасает. Можно допустить, что понижение напряжения коры мозга, связанное с отсутствием внешних раздражений, дает тот же самый инерционный результат, следствием чего и является бесконечное покачивание.

Если принять во внимание, что эти «покачивающиеся» дети с анатомической точки зрения совершенно нормальны, можно утверждать, что умственная отсталость, которая может проявиться у них в более поздний период будет полностью продуктом окружающей среды, непосредственно связанной с недостаточным развитием познавательной потребности и только косвенно с недостаточной деятельностью механизмов познавания, являющейся результатом недостаточной познавательной динамики.

Может быть, следовало бы отметить, что у аутентичных олигофренов также проявляются недостатки в этой области. Я упомянул об этом, говоря об исследованиях Сусуловской (стр. 146). На это указывают и эксперименты Парамоновой (1959), которая занималась исследованием роли ориентировочного рефлекса при образовании условных связей у олигофренов и установила выраженные нарушения в функционировании этого рефлекса, затрудняющие образование полноценных условных рефлексов. Подобные результаты получены также Виноградовой (1956). Это указывает на то, что у олигофренов нарушенным является основной механизм, инициирующий возникновение исследовательского рефлекса, а именно ориентировочный рефлекс, с чем связаны, видимо, и другие дефекты, например трудности в создании новых временных связей, в переводе возбуждения из первой во вторую сигнальную систему и т. д. (см. Фрейеров, 1954).

К наиболее интересным результатам, полученным Парамоновой, относится выделение у олигофренов двух видов нарушений ориентировочного рефлекса. У одних исследуемых ориентировочный рефлекс отличался инертностью, подобной той, которую установили Зеленый, Попов и Мусящикова (см. стр. 154) в случае удаления отдельных участков коры мозга. Это можно считать нарушением ориентировочного рефлекса, типичным для состояния органического повреждения коры. Клинически этим повреждениям соответствуют такие симптомы, как ослабление внимания, склонность к персеверации, сужение поля действия. В другой группе исследуемых ориентировочный рефлекс вообще трудно было вызвать (в исследованиях Сусуловской у части олигофренов ориентировочный рефлекс также не проявлялся). Только после многократной экспозиции раздражителя образовался очень неустойчивый рефлекс. Проще говоря, в первой группе трудно было отвлечь внимание от раздражителя, а во второй — трудно было обратить внимание исследуемых на раздражитель. Возможно, эти факты удалось бы интерпретировать, формулируя требующий проверки тезис, что в первом случае мы имеем дело с неправильной функцией инструмента познания, которым является кора мозга, а в другом — с дефектной функцией структуры, активизирующей ориентировочные процессы (ретикулярная формация).

Это тем более обосновано, что, по-видимому, нечто подобное следует из предварительного анализа собранных мною данных (исследования еще не закончены). Среди олигофренов, особенно пожилых, можно различить две группы, определенно разнящиеся с клинической точки зрения. У одних выступают нарушения, близкие к тем, которые наблюдаются у больных с органическими повреждениями после травм, с преобладанием явлений персеверации, нарушениями координации и критическим отношением к собственным дефектам; у других на первый план выступают такие черты, как отсутствие интереса к существу происходящих явлений, трудность привлечения внимания, равнодушие ко всем непонятным для них общественным ситуациям и другие черты, сводящиеся к отсутствию надлежащей познавательной динамики. Наблюдение за поведением представителей обеих этих групп наводит на аналогию с человеком, который хотел бы понять окружающий его мир, но имеет неисправные инструменты познания, и с человеком, интерес которого к окружающему миру задержался на уровне простой ориентировочной реакции. Катамнестические данные первой группы содержат многочисленные сведения о повреждениях черепа, интоксикациях, случаях энцефалита, а в другой группе преобладают расстройства наследственного характера.

Это, разумеется, только предварительные данные, для подтверждения которых необходимо провести большое число исследований, тем не менее они указывают на возможность решить вопрос о том, всегда ли олигофрения является только очень рано приобретенной деменцией, то есть следствием различных заболеваний мозга, или же необходимо отличать раннюю деменцию с разной этиологией (даже если болезнь протекает в первый год или в первые месяцы жизни) от олигофрении, понимаемой как самостоятельная клиническая единица. Существуют два типа олигофрении и ранних деменций, классифицировавшихся до настоящего времени лишь по разным степеням умственного недоразвития. Критерием, дающим возможность более точной классификации, мог бы в таком случае быть тип нарушения ориентировочно-исследовательской динамики. Такая классификация, только базирующаяся на других критериях, уже существует. Автор одной из наиболее исчерпывающих монографий, посвященных умственному недоразвитию, Сарасон (1953) различает первичную олигофрению и вторичную олигофрению. Значение этой классификации состоит в том, что разница между клиническими и тестовыми признаками этих двух форм олигофрении предопределяет выбор средств восстановления трудоспособности. 26

Следует также принять во внимание тот факт, что у лиц умственно нормально развитых можно наблюдать низкий уровень «ясности ума», связанный с отсутствием интереса к данному заданию или же с другими недостатками «мотивации». На это обращает внимание Левицкий, установивший, что «источником ошибок ориентировки в окружающей среде может быть недостаточная «мотивация» и во многих случаях их можно исправить, повышая ценность ситуации или ослабляя связанный с ней риск для исследуемого» (1960, стр. 216). По мнению автора, эту точку зрения следовало бы принимать во внимание как при оценке результатов тестовых испытаний, так и результатов, получаемых учениками в школе.

Резюмируя, отметим, что механизмы, динамизирующие удовлетворение познавательной потребности как более позднего этапа в развитии реакций, связанных с ориентировочным рефлексом, являются фактором, динамизирующим процессы познания. Их правильное функционирование — условие нормального развития умственных способностей человека, необходимого орудия получения информации, обеспечивающей ему адекватное приспособление к окружающей среде. Поэтому анализ познавательных процессов с точки зрения их динамики также является важпой задачей современной психологии.