В методологической литературе по проблеме общения подчеркиваются два момента. Во-первых, указывается, что общение представляет собой непосредственную связь или взаимодействие между двумя субъектами и описывается в системе отношений субъект—субъект. Подчеркивается, что процесс общения оказывается взаимным, при этом каждый из участников относится к своему партнеру как к субъекту, обладающему, как и он, сознанием. В другой схеме подчеркивается иной момент — опосредованность процессов общения деятельностью участников, общение осуществляется в ходе совместной деятельности участников по решению той или иной задачи или проблемы.

Эти две точки зрения не столько противостоят друг другу, сколько отражают разные реалии самого процесса общения. Действительно, трудно себе представить беспредметное, бессодержательное общение между двумя субъектами; с другой стороны, общение предполагает именно встречу двух субъектов и установление определенных отношений между ними. По собственному жизненному опыту, опыту работы педагогов, врачей, психотерапевтов и т. п. мы знаем, что далеко не с каждым человеком у нас устанавливаются отношения общения, далеко не с каждым удается войти в контакт. Почему? Да и в чем особенность этих отношений, что стоит за понятием контакта? Что значит — относиться к другому как к субъекту? Когда возникает потребность в общении, беседе, диалоге? В самом общем виде можно было бы описать эти условия как выбор поступка, как те сложные душевные колебания, сомнения, надежды и страсти, которые охватывают человека перед таким выбором.

Но почему эта ситуация проблемна? Потому, что мне самому нужно понять, сориентироваться в смысле того, что я делаю, что мне хочется делать, но это может не понравиться «мне другому», живущему иными идеалами, и тогда неясно, как же мне поступать. Ситуация осложняется тем, что действительный объективный смысл моих действий часто не лежит на поверхности явлений, а как бы теряется в круговерти жизни и исторической перспективе. Именно эта ситуация зафиксирована, но уже теоретически, А. Н. Леонтьевым: «... чем более расширяются связи субъекта с миром, тем более они перекрещиваются между собой. Его действия, реализующие одну его деятельность, одно отношение, объективно оказываются реализующими и какое-то другое его отношение. Возможное несовпадение или противоречие их не создает, однако, альтернатив, которые решаются просто “арифметикой мотивов”. Реальная психологическая ситуация, порождаемая перекрещивающимися связями субъекта с миром, в которые независимо от него вовлекаются каждое его действие и каждый акт его общения с другими людьми, требует от него ориентировки в системе этих связей»6. В такой ситуации перед субъектом стоит задача выбора мотива деятельности (что же я выберу в открывающейся картине моих отношений и связей с миром?). Как известно, истина рождается в споре. Истина о себе, своя «личная» истина также рождается в диалоге, который помогает найти себя нового и стать большим, чем был прежде. Такой диалог — не душеспасительная беседа, в его процессе происходит возрастание собственных духовных сил.

Диалог одновременно и средство, и самоцель, поскольку это всегда проверка, реальная, деятельная проверка и утверждение в общении отношений, ценностей. Многочисленные примеры таких диалогов можно найти в художественной литературе, ими полны романы Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, интересны в этом отношении документальные материалы — письма, дневники, сохранившиеся свидетельства жизни личности. В качестве примера мы воспользуемся диалогом Ставрогина и архиерея Тихона в романе Ф. М. Достоевского «Бесы»7.

Николай Всеволодович Ставрогин идет к архиерею Тихону в состоянии душевного смятения и раздвоенности: «Похоже было на то, что он решился на что-то чрезвычайное и неоспоримое и в то же время почти для него невозможное» (поступок, на который хочет решиться Ставрогин, — это публичная исповедь, публичное покаяние в своих преступлениях). Каков может быть выход из такой ситуации? Существуют по крайней мере два варианта: либо сделать неоспоримое оспоримым, либо невозможное возможным. Однако самому Ставрогину кажется, что решение опубликовать покаянное письмо уже принято и причину, побудившую его прийти к Тихону, он не осознает. Далее в ходе беседы Николай Всеволодович не раз будет нарочито повторять, что решение принято бесповоротно: «так решено», «я в вас не нуждаюсь».

А вот отрывок из середины беседы:

«— Я забыл вас предупредить, что все слова ваши будут напрасны; я не отложу моего намерения, не трудитесь отговаривать. —

Вы об этом не забыли предупредить еще давеча, прежде чтения. —

Все равно, повторяю опять: какова бы ни была сила ваших возражений, я от моего намерения не отстану. Заметьте, что этою неловкою фразой или ловкою — думайте как хотите — я вовсе не напрашиваюсь, чтобы вы поскорее начали мне возражать и меня упрашивать <...>».

Кто же такой Тихон и как относится к нему Ставрогин? У Тихона странная репутация и почти нет авторитета в глазах Ставрогина. «Сведения были разнообразны и противуположны, но имели и нечто общее, именно то, что любившие и не любившие Тихона (а таковые были), все о нем как-то умалчивали — не любившие, вероятно, от пренебрежения, а приверженцы, и даже горячие, от какой-то скромности, что-то как будто хотели утаить о нем, какую-то его слабость, может быть юродство». По другим сведениям, «чуть ли не сумасшедший, <...> выпивает». Узнал Ставрогин и о том, «что проживавший на спокое архиерей, по слабости ли характера или “по непростительной и несвойственной его сану рассеянности” не сумел внушить к себе, в самом монастыре, особливого уважения». Почему же в таком серьезном вопросе, может быть, в поворотном моменте жизни, Ставрогин избирает столь странного оппонента? Слабость характера, всякие грешки и сомнительная репутация Тихона позволяют Ставрогину презирать его, унижать, оскорблять, ненавидеть и дискредитировать его слова, тем самым дискредитируя и их отношения. В дальнейшем диалоге мы не раз увидим, как эти приемы будут использоваться Ставрогиным и какой они будут иметь смысл.

Первые приветствия произнесены «почему-то с явною обоюдною неловкостию, поспешно и даже неразборчиво». Ставрогин заметно рассеян и взволнован (он рассматривает кабинет, не замечая рассматриваемого, впадает в задумчивость, не различая мыслей и т. п.). Это выдает значимость для него как предстоящего разговора, так и той темы, которой он намерен коснуться. «Его разбудила тишина, и ему вдруг показалось, что Тихон как будто стыдливо потупляет глаза и даже с какой-то ненужной смешной улыбкой. Это мгновенно возбудило в нем отвращение; он хотел встать и уйти, тем более, что Тихон, по мнению его, был решительно пьян». Итак, первое обвинение в адрес Тихона состоялось. Ставрогин отказывается от беседы и хочет уйти. Почему же он не уходит, что неожиданно заставляет его остаться? «Но тот [Тихон] вдруг поднял глаза и посмотрел на него таким твердым и полным мысли взглядом, а вместе с тем с таким неожиданным и загадочным выражением, что он чуть не вздрогнул. Ему с чего-то показалось, что Тихон уже знает, зачем он пришел, уже предуведомлен (хотя в целом мире никто не мог знать этой причины), и если не заговаривает первый сам, то щадя его, пугаясь его унижения». Произошло то, что Тихон в целом угадал, понял его унижение. В середине их разговора Ставрогин спрашивает: «А вы наверно знали, что я с чем-то пришел? —

Я... угадал по лицу, — прошептал Тихон, опуская глаза». Конечно, Тихон не знает, с чем конкретно пришел Ставрогин, конечно, не предуведомлен, ему достаточно было в самом общем виде понять состояние Ставрогина (что, кстати, было совсем нетрудно, учитывая его растерянность, почти бесконтролируемость поведения — те странные состояния задумчивости, в которые он впадает и т. п.) и не уточнять его (что он в дальнейшем и делает постоянно), чтобы возник первый контакт и Ставрогин начал разговор. Что заставляет говорить Ставрогина — может быть, желание доказать самому себе, а теперь и Тихону, что то, что он собирается делать, не унижает его?

«— Вы меня знаете? — спросил он вдруг отрывисто, — рекомендовался я вам или нет, когда вошел? Я так рассеян... —

Вы не рекомендовались, но я имел удовольствие видеть вас однажды, еще года четыре назад, здесь в монастыре... случайно.

Тихон говорил очень неспешно и ровно, голосом мягким, ясно и отчетливо выговаривая слова. —

Я не был в здешнем монастыре года четыре назад, — даже как-то грубо возразил Николай Всеволодович, — я был здесь только маленьким, когда вас еще тут совсем не было. —

Может быть, забыли? — осторожно и не настаивая заметил Тихон. —

Нет, не забыл; и смешно, если б я не помнил, — как-то не в меру настаивал Ставрогин, — вы, может быть, обо мне только слышали и составили какое-нибудь понятие, а потому и сбились, что видели.

Тихон смолчал».

Разговор Тихона и Ставрогина — это, конечно, не выяснение обстоятельств их знакомства и факта посещения последним монастыря в таком-то году, не выяснение этих подробностей волнует обоих. Тихон в этой странно начинающейся беседе подчеркивает первую, заставившую Ставрогина остаться догадку и показывает, что, может быть, лучше самого Ставрогина знает его: он помнит то, что Ставрогин сам о себе не помнит, и даже позволяет себе замечание: «может быть, забыли?». О настоящем состоянии Ставрогина Тихон не заговаривает, но упоминает по существу о совершенно постороннем факте, в котором он точно уверен. Отчего же Ставрогин так упорствует и упирается, как пишет Достоевский, «как-то не в меру настаивает»? Зачем он, собственно, спорит, если он абсолютно уверен, что не был в монастыре четыре года назад, и в чем же он убеждает Тихона? Конечно, дело не в ошибке памяти. Ставрогин пытается доказать своему собеседнику (и себе самому), что Тихон неправ в своем понимании его, Ставрогина (то, о чем он якобы догадывался — неправда), и разрушить возникший контакт, право Тихона на диалог с ним. Он как утопающий хватается за соломинку, прибегает к любым приемам и аргументам: и грубое возражение, и «смешно, если б я не помнил», и «психологическое» объяснение ошибки Тихона, и просьба о пощаде, как просит маленький ребенок («я был здесь только маленьким...»). Далее Ставрогин ухватывается за новый аргумент: «Тут Николай Всеволодович заметил, что по лицу его [Тихона] проходит иногда нервное содрогание, признак давнишнего нервного расслабления. —

Я вижу только, что вы сегодня нездоровы, — сказал он, — и, кажется, лучше, если б я ушел. Он даже привстал было с места. [Тихон не спорит, а соглашается со Ставрогиным:] —

Да, я чувствую сегодня и вчера сильные боли в ногах и ночью мало спал...

Тихон остановился. Гость его снова и внезапно впал опять в свою давешнюю неопределенную задумчивость. Молчание продолжалось долго, минуты две. —

Вы наблюдали за мной? — спросил он вдруг тревожно и подозрительно. [Тревога и подозрительность возникают потому, что он невольно выдал свое душевное состояние, свою слабость — почти полное невладение своим поведением, что хотел и что хочет скрыть, что отрицает перед самим собой, и теперь ему придется касаться этой темы. Но Тихон неожиданно изменяет направление разговора:] —

Я на вас смотрел и припоминал черты лица вашей родительницы. При несходстве внешнем много сходства внутреннего, духовного. —

Никакого сходства, особенно духовного. Даже со-вер-шен- но никакого! — затревожился опять, без нужды и не в меру настаивая, сам не зная почему, Николай Всеволодович. — Это вы говорите так... из сострадания к моему положению и вздор, — брякнул он вдруг. — Ба! Разве моя мать у вас бывает? —

Бывает. —

Не знал. Никогда не слыхал от нее. Часто? —

Почти ежемесячно, и чаще. —

Никогда, никогда не слыхал. Не слыхал. А вы, конечно, слышали от нее, что я помешанный, — прибавил он вдруг».

Учитывая вышесказанное, смысл реплик Тихона и Ставроги- на становится понятен. Тихон продолжает «доказывать», что особенным образом, истинно знает и понимает Ставрогина. Причем, если начал Тихон с незначительных фактов его биографии, то теперь, во-первых, оказывается, что у него исповедуется мать Ставрогина (это очень сильный аргумент), во-вторых, он показывает, что за внешними проявлениями способен разглядеть сущность Ставрогина («при несходстве внешнем много сходства внутреннего»), и, в-третьих, Тихон прямо касается личности Николая Всеволодовича. Но обратите внимание, как он дает характеристику: не сообщает ничего конкретного, никаких явных и однозначных оценок нет, а говорит лишь о его сходстве с матерью. Слова Ставрогина «это вы говорите так... из сострадания к моему положению и вздор...»показывают, насколько углубился их контакт — Ставрогин обращается к Тихону со словами, которыми ведет свой внутренний диалог (вспомните, как он испугался жалости Тихона: «... если [Тихон] не заговаривает первый сам, то щадя его, пугаясь его унижения»), он проговаривается о том, чего действительно боится — жалости. Проговаривается он и о другом — о своем нежелании походить на мать. Это настолько важные для него темы, что в первую минуту Ставрогин даже не замечает, что впервые слышит о встречах Тихона с его матерью. Последний факт, в частности, означает, что Тихон действительно может многое о нем знать. Дальнейший разговор подтверждает предположение Николая Всеволодовича, хотя Тихон не говорит ничего конкретного, только отвечает на вопросы, к тому же очень уклончиво.

«— Нет, не то чтобы как о помешанном. Впрочем, и об этой идее слышал, но от других. —

Вы, стало быть, очень памятливы, коли могли о таких пустяках припомнить. А о пощечине слышали? —

Слышал нечто. —

То есть все. Ужасно много у вас времени лишнего. И об дуэли? —

И о дуэли. —

Вы много очень здесь слышали. Вот где газет не надо. Шатов предупреждал вас обо мне? А? —

Нет. Я, впрочем, знаю господина Шатова, но давно уже не видал его».

Является ли состоявшийся разговор обменом информацией: есть ли у Ставрогина сходство с матерью, кто бывает у Тихона и какие факты из жизни Николая Всеволодовича ему известны? Но тогда зачем Ставрогин навязчиво повторяет: «никакого сходства, даже со-вер-шенно»; или опять и опять произносит: «никогда не слыхал, никогда не слыхал»; затем замечает: «ужасно много времени у вас лишнего, вот где газет не надо» и т. п.? Понять смысл происходящего можно, только представив такую реплику как действие субъекта в его психологических обстоятельствах. В данном случае Ставрогин (как мы уже показывали) пытается убедить себя в несходстве и т. п., отрицая «версию» Тихона, иронизируя над ним.

Наконец, Ставрогин находит еще одну точку соприкосновения с Тихоном, который оказывается не чужд и светским, и военным интересам, интересуется самой разнообразной литературой, далеко не религиозного содержания. Разговор Ставрогина с Тихоном продолжается так:

«— Гм... Что это у вас там за карта? Ба, карта последней войны! Вам-то это зачем? —

Справлялся по ландкарте с текстом. Интереснейшее описание. —

Покажите; да, это недурное изложение. Странное, однако же, для вас чтение.

Он придвинул к себе книгу и мельком взглянул на нее. Это было одно объемистое и талантливое изложение обстоятельств последней войны, не столько, впрочем, в военном, сколько в чисто литературном отношении. Повертев книгу, он вдруг нетерпеливо отбросил ее. —

Я решительно не знаю, зачем я пришел сюда? — брезгливо произнес он, смотря прямо в глаза Тихону, будто ожидая от него ответа. —

Вы тоже как бы нездоровы? —

Да, нездоров.

И вдруг он, впрочем в самых кратких и отрывистых словах, так что иное трудно было и понять, рассказал, что он подвержен, особенно по ночам, некоторого вида галлюцинациям, что он видит иногда или чувствует подле себя какое-то злобное существо, насмешливое и “разумное”, “в разных лицах и в разных характерах, но оно одно и то же, а я всегда злюсь...”

Дики и сбивчивы были эти открытия и действительно как бы шли от помешанного. Но при этом Николай Всеволодович говорил с такою странною откровенностью, не виданной в нем никогда, с таким простодушием, совершенно ему не свойственным, что, казалось, в нем вдруг и нечаянно исчез прежний человек совершенно. Он нисколько не постыдился обнаружить тот страх, с которым говорил о своем привидении. Но все это было мгновенно и так же вдруг исчезло, как и явилось».

Что же произошло и что же изменилось в состоянии Ставрогина? Что означают слова Достоевского (а в этом гениальном тексте нет ни одного случайного слова) о странной, невиданной откровенности Ставрогина, о совершенно не свойственном ему простодушии? Какой человек вдруг исчез? Как будто исчез Ставрогин раздвоенный, исчезло то другое в Ставрогине, что мешало совершить поступок и признаться в своей слабости, остался Ставрогин- ребенок, признающий свою беспомощность и ищущий поддержки и совета, растерянный и кающийся (и это был тот Ставрогин, к которому обращался,Тихон).

Мы ограничимся этим маленьким отрывком из беседы Николая Всеволодовича Ставрогина с Тихоном, собственно самым началом встречи и происшедшего диалога. На этом примере нам хотелось показать, как устанавливается контакт в ходе беседы и какая проблемная ситуация порождает потребность в общении, в данном случае, это задача прояснения или ориентировки в собственных мотивах и побуждениях, задача их соотнесения и выбора, без которого невозможно решиться на тот или иной поступок. Задача же эта, как отмечал А. Н. Леонтьев, не «решается арифметически», скажем, сложением векторов — этот мотив больше, а этот меньше. Общение одновременно выступает и как средство решения такой задачи, и как цель объединения людей, позволяющая чувствовать свое единство с миром.

Как же устанавливаются отношения общения и в чем их сущность? В рамках деятельностного подхода в психологии можно указать на цикл работ А. У. Хараша по этой теме. Согласно его точке зрения, противопоставляющей ролевое и собственно интерсубъективное, диалогическое общение, последнее в отличие от первого принципиально открыто, поскольку оно предполагает взаимное посвящение партнеров в действительные мотивы их деятельностей8. Следующий важный момент заключается в наличии общего мотива деятельности: в диалогическом общении «его партнеры — это партнеры в собственном смысле слова, не соглядатаи, а собеседники, объединенные общностью действительного мотива и связанные отношениями соавторства, взаимной поддержки и взаимопомощи»9. Таким образом, процесс общения становится совместной деятельностью, позволяя сосредоточиться на предмете диалога.

Данные положения позволяют думать, что психологическое содержание связи между субъектами в процессе общения, так называемого контакта, может быть осмыслено как общность мотивов деятельности участников. Однако и определенные взаимоотношения общения, и контакт устанавливаются не сразу (в приведенном выше отрывке из беседы Ставрогина и Тихона представлены как приемы, так и динамика данного процесса), они являются следствием определенного психологического процесса — поиска общего мотива участников диалога. Общность мотивов появляется не вдруг, к ней еще надо прийти, прийти надо и к открытости своих мотивов другому, и к особым взаимоотношениям взаимопомощи и поддержки.

Рассмотренный выше подход к анализу проблемы общения позволяет задать тот теоретический и методический контекст, в рамках которого может быть описан метод беседы в психологии, представлена его сущность и структура.