«Запрещается... запрещается... запрещается». Пять тысячраз были сделаны эти надписи.

«Все-таки чудесно быть доброй», — думала умиротворенно маленькая хемулиха.

В настоящее время широкую распространенность приобретает понятие домашнее насилие, как система поведения, целью которого является достижение власти и контроля в семейных отношениях. Оскорбления, запугивания, угрозы, принудительные сексуальные отношения, экономическая зависимость — часть насильственных взаимоотношений. Объектом домашнего насилия могут быть любые члены семьи. Специалисты выделяют три типа семейной жестокости:

1) со стороны родителей по отношению к детям;

2) со стороны одного супруга по отношению к другому;

3) со стороны детей и внуков по отношению к престарелым родственникам.

Жестокое обращение с ребенком в семье — причина многих психологических проблем, которые в дальнейшем сопровождают человека всю жизнь.

В условиях всеобщего стресса, материальных трудностей злоупотребления в отношении детей во многих семьях стало привычным явлением. При анонимном исследовании детей разного возраста из 15 городов России выяснилось, что 60% родителей используют физические наказания. Среди них в 85% случаев дети говорят о порке, 9% — о стоянии в углу, 5% — об ударах по голове, лицу и т. д.

Проблема предотвращения насилия над детьми актуальна во всем мире. Анализ отечественной и зарубежной литературы показывает, что теоретические и практические аспекты насилия над детьми недостаточно изучены и являются самостоятельным предметом исследования.

Злоупотребление, жестокое обращение, агрессивное обращение, пренебрежение, синдром опасного обращения

с детьми, child abuse, maltreatment, или mistreatment — это широкий, но не полный диапазон наносящих вред ребенку действий со стороны людей, которые опекают его и должны о нем заботиться.

Несмотря на большое количество исследований по вопросу родительства, очень немногие из них посвящены именно вопросу физического наказания и факторам, которые предопределяют его использование. Это серьезный пробел в понимании процессов родительства, поскольку любое насилие в семье, в том числе и использование физических наказаний, имеет особенно разрушительное воздействие на основные процессы взаимоотношений в семье (К. Капоу, 2003).

В ходе национального опроса американские исследователи подсчитали, что 70—90% американских родителей шлепают детей дошкольного возраста, причем некоторые родители — порядка 5 раз в день (R. L. Simons, С. Johnson, 1994). Авторами было выявлено, что, во-первых, уровень физических наказаний выше в 5 лет, чем в 2 года, во вторых, уровень наказаний зависит от пола ребенка. Так, родители применяют более частые физические наказания в более грубой форме к девочкам в возрасте 5 лет, чем в 2 года, в то время как для мальчиков уровень наказаний был высок в 2 года и значительно не увеличивался (К. Капоу, 2003). Девочки более защищены от физических наказаний в первые годы жизни, что является следствием благоприятных родительских ожиданий, а также хорошего поведения девочек. К пяти годам, однако, уровень физического наказания девочек приближается куровню наказания мальчиков, возможно, по причине того, что в более старшем возрасте нарушения норм становятся распространенным явлением среди детей, и девочки участвуют в этом не меньше, чем мальчики.

Жестокое обращение и насилие, совершенное по отношению к ребенку, по своим последствиям относят к самым тяжелым психоэмоциональным травмам, приводящим к развитию посттравматических стрессовых расстройств (ПТСР). Потенциальный риск для детей, связанный с подобным поведением родителей, включает рост вероятности детского психологического дистресса, уровня детской агрессивности, вероятности развития пограничного личностного расстройства, острого шока, невротических и реактивных психотических расстройств (Н. В. Тарабрина, 2001). Характер и обратимость психологических последствий жестокого обращения во многом определяются возрастом ребенка и повторяемостью травмирующих инцидентов. Поскольку жестокое обращение практически всегда сопровождает ребенка в течение долгих лет его жизни в родительской семье, то со временем происходит не нивелирование, а накопление негативных психологических последствий.

Негативные взаимоотношения в браке, которые проявляются в конфликтах и враждебности, идентифицированы исследователями как наиболее вероятный фактор, разрушающий процесс воспитания ребенка. Родители, переживающие разногласия в браке, с большей вероятностью демонстрируют грубость, вседозволенность и противоречивость в процессе воспитания ребенка (О. Erel, В. Burman, 1995). Однако не все конфликты,

возникающие в браке, одинаково вредны для взаимоотношений в браке и для1 воспитания ребенка. Установлено, что супружеские пары, которые спорили, но их поведение в споре оставалось позитивным, не вставали перед проблемой использования грубых методов воспитания ребенка (К. Капоу, 2003). В примере вышеуказанных авторов, отцы использовали агрессивные стратегии воспитания только в том случае, когда в процессе разрешения конфликта между супругами проявлялась жестокость друг к другу.

У некоторых родителей физическое наказание может быть скорее вызвано агрессивностью, заложенной внутри личности, нежели техникой воспитания, выбранной по причине ее эффективности как средство против неправильного поведения.

Таким образом, более частые и более жестокие физические наказания детей в семье могут быть следствием двух различных процессов — высокого уровня супружеского конфликта или личностной враждебности, что демонстрирует феномен так называемого «равного результата» (equifmality) (К. Капоу, 2003). Наличие любого из этих факторов одинаково вредно для управления поведением ребенка.

Социально-психологическое исследование семьи, применяющей физические наказания детей, было проведено с целью изучения особенностей функционирования и межличностного взаимодействия в ней. Были отобраны 38 семей (включая мать, отца и ребенка), в которых родители регулярно применяли физические наказания по отношению к собственному ребенку. Критериями отбора подобных семей были: обращение за психологической помощью к специалисту по поводу дезадаптированности ребенка в

школе; наличие психологических проблем и несовладание с ними ребенка и семьи в целом; все признаки проблемное™, дисфункциональное™ семьи, которые можно установить при помощи включенного наблюдения и интервью. Критериями отбора 42 условно благополучных семей с детьми послужили положительная экспертная оценка и характеристика семьи, данная классным руководителем, педагогом-психологом школы, в которой обучается ребенок; данные, полученные из анонимного мини-сочинения ребенка, свидетельствующие об отсутствии применения физических наказаний в семье; желание и готовность родителей принять участие в данном исследовании. Выборку составили 231 испытуемый (80 матерей, 71 отец, 80 детей).

Путем анализа полученных результатов были выделены следующие виды наказаний, оцениваемых членами семей как физические. Это наказания ребенка за провинности ремнем, пощечины, подзатыльники, тычки, избиение случайно оказавшимися под рукой предметами.

Обнаружено, что основными мотивами применения физического наказания родители основной группы считают «разрядку стрессовой ситуации, не зависящей от ребенка» (92% отцов и 66% матерей). Матери также склонны наказывать детей из-за того, что «ребенок огорчает» их плохой учебой, непослушанием, импульсивным поведением (66%), а отцы наказывают, чтобы «воспитать» (50%). Выбор физического наказания половина родителей объясняют тем, что их тоже били в детстве, что говорит о проявлении патологизирующего семейного наследования.

Приведенные результаты позволяют выделить два фактора, которые приводят к применению физического наказания.

Во-первых, это собственные проблемы родителей, напряжение от которых они срывают на детях, и, во-вторых, проблемы, воспринимаемые родителями у ребенка.

В качестве собственных проблем родителей выявлены негармоничные супружеские отношения, меньшее, чем в группе условно благополучных родителей принятие отцами и матерями себя и их выраженный эмоциональный дискомфорт. Отцов этой группы также характеризует склонность к конфликту с другими. Еще Э. Фромм отмечал, что любовь к себе и любовь к другим идут рука об руку. Именно нелюбовь к себе сопровождается существенной враждебностью к другим.

Таким образом, родители, наказывающие своих детей, меньше удовлетворены своими супружескими отношениями, менее уверены в себе и более чувствительны к происходящим изменениям.

У детей, которые подвергаются дома физическим наказаниям, были выявлены следующие психологические проблемы: синдром дефицита внимания с гиперактивностью, педагогическая запущенность, повышенная тревожность, несформированность навыков общения, групповая изоляция и т. д. Можно предположить, что индивидуальные психологические особенности детей, наличие элементов эмоциональных и поведенческих расстройств делают этих детей трудным воспитательным объектом для родителей.

Отношение родителей основной группы к своим детям в результате наличия вышеописанного комплекса проблем характеризуют три негативные воспитательные установки:

1) отвержение ребенка,

2) строгий контроль над ним и его социальными достижениями,

3) приписывание ребенку личностной и социальной несостоятельности, то есть его инфантилизация и инвалид изация.

С помощью регрессионного анализа было установлено, что оба родителя, используя воспитательные установки, направленные на непринятие и авторитарный контроль над поведением ребенка, повышают вероятность использования им эмоциональных способов совладания со стрессом («кусаю ногти», «ломаю суставы пальцев», «воплю», «кричу», «плачу», «грущу», «схожу с ума», «бью», «ломаю», «дразню кого-нибудь» и т.п.).

С одной стороны, и отцы и матери, практикующие физическое наказание своего ребенка, достоверно чаще используют воспитательные установки, направленные на непринятие и авторитарный контроль над поведением ребенка, чем повышают вероятность выбора им копинг-стратегий, ориентированных на эмоционально-деструктивное отреагирование.

С другой стороны, выбор матерями стиля «социальное отвлечение», а отцами — стратегии «поиск социальной поддержки» оказывает благоприятное влияние на становление копинг-поведения ребенка. Выбор матерью и отцом стратегий, направленных на поиск эмоциональной, информационной поддержки, совета у близких и специалистов, уменьшает риск выбора ребенком эмоционально-деструктивных копинг-стратегий.

Во-первых, подобное поведение родителей при разрешении детских проблем (то есть обращение к психологам) позволяет в ходе консультативной беседы смягчить невротические симптомы у детей.

Во-вторых, возможно, проблемы, разрешаемые родителями, не воспринимаются детьми как собственные, поэтому и нет переживаний, приводящих к деструктивным стратегиям совладания.

Конфликтные взаимоотношения и нарушение коммуникаций в семье, определенные черты личности родителей, негармоничный стиль воспитания не создают условия для удовлетворения важнейшей потребности ребенка в безопасности, а потребность в привязанности подвергается серьезному испытанию, что, в свою очередь, может привести к формированию у ребенка неконструктивных стилей и стратегий совладающего поведения. Таким образом, семья, выступая психосоциальным посредником общества, не только актуализирует у ребенка защитные процессы, формируя у него на уровне акцентуации личности определенный защитный «стиль жизни» , но и вырабатывает копинг-стратегий как средства социально-психологической адаптации.

ПРОБЛЕМЫ СЕМЕЙНЫХ ОТНОШЕНИЙ И СОВЛАДАЮЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ УЧАСТНИКОВ

ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

Исследования показывают, что не менее четверти мужчин, принимавших участие в боевых действиях, нуждаются в специализированной психологической помощи по проблемам семейной жизни. Особенно высок этот показатель у ветеранов военных действий, обнаруживающих признаки посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Это впервые обнаружили американские психологи у солдат, испытывающих «усталость от битв» (Б. А. Бгоіиїег, 1949). Было отмечено, что часть военнослужащих просто не обладали ресурсами, дающими возможность пережить травму, и очень быстро приобретали психические расстройства, вызванные стрессом. Так, примерно треть проблем со здоровьем у американских военных во время Второй мировой войны были психиатрическими по происхождению.

Причины семейных проблем, по словам самих военнослужащих, кроются в том, что жены и родственники «их просто не понимают». Соответственно, причинами непонимания военнослужащих их семьями (В. В. Знаков, 1989) могут быть следующие обстоятельства:

1. Жизненный опыт солдат, отслуживших в Чечне и других районах военных действий, резко отличается от опыта их членов семей. Воспоминания, общее прошлое, неведомое родным и знакомым, сближает их, заставляет тянуться друг к другу.

2. Отрицательные психологические последствия длительного пребывания в экстремальных условиях войны — посттравматический стресс. Это «невидимые миру слезы»: многие после возвращения домой столкнулись с тем, чего не довелось испытать большинству людей (ночные кошмары с воспоминаниями о боях, повышенная тревожность, беспричинная раздражительность, чувство тревоги и страха и т. д.).

3. Особое отношение общества, в том числе и членов их семей, изменившееся после участия в войне, включающее весь спектр человеческих эмоций, мнений, убеждений. Одни жалеют, другие относятся с настороженностью, третьи опасаются («они убийцы»), четвертые считают героями, то есть налицо определенная

стигматизация (от лат. stigma — пятно).

Такое отношение окружающих, особенно близких людей, способствует тому, что некоторые военнослужащие и сами чувствуют свою «инакость», непохожесть на остальных. Естественно, это затрудняет процесс послевоенной адаптации вообще и в семье, в особенности.

Результаты исследований говорят о том, что большое количество семейных проблем участников военных действий сводится к трудностям и проблемам, возникающим в сфере сексуальных отношений. Естественно, благополучие и неблагополучие этой сферы влияет на гармонию семейных отношений в целом (Н. В. Тарабрина, 2001).

Существенную роль в формировании интимных проблем воевавших играют неблагоприятные психические факторы, к которым в первую очередь относятся симптомы посттравматического стрессовогорасстройства. Среди них особенно часто отмечают следующие:

1) легко наступающая декомпенсация под влиянием внешних факторов (физическое и психическое переутомление, длительное эмоциональное напряжение, злоупотребление алкоголем) ;

2) повышенная истощаемость;

3) аффективная неустойчивость со вспышками дисфории (злобно-тоскливого настроения), тревоги и утратой вкуса к жизни, прежних интересов;

4) ограничение и предельная формализация контактов с окружающими (в том числе с близкими людьми в семье);

5) асоциальные действия.

Все это создает крайне неблагоприятный фон для супружеских отношений и повышает вероятность сексуальных проблем у мужчин. В свою очередь, специфические особенности личностного реагирования страдающих посттравматическим стрессовым расстройством на стрессовые ситуации, к которым в полной мере можно отнести безуспешные попытки сексуальных контактов, способствуют невротической фиксации на половой сфере и развитию тревожного ожидания новых неудач. Конфликтные межличностные отношения с женой или постоянной партнершей, использование дезадаптивных стратегий совладения с ситуацией, например, стремление переложить всю ответственность за сексуальные неудачи на женщину, обесценивание ее как личности и сексуального партнера, провоцирование ссор вплоть до разрыва супружеской связи и / или частое употребление алкоголя, чтобы избежать близости, дополняют сложную картину половых расстройств (Н. А. Гоголин, 2000). Безусловно, это нарушает адаптационные возможности человека, снижает уровень его субъективного благополучия и удовлетворенности жизнью.

Семейные трудности проявляются и в ежедневном общении. Жены участников военных действий говорят о том, что их мужья приходят другими, «мы не знаем, как с ними общаться». И это правомерно, поскольку в процессе службы в ситуациях серьезной угрозы для жизни происходит переосмысление таких экзистенциальных понятий, как «жизнь», «смерть», «честь», «долг», а это, в свою очередь, ведет к осознанию того, что необходимо не только общаться по-другому, но и жить по-другому, все, что так ценилось раньше (до службы), становится менее значимым, отходит на второй план, и наоборот.

Процесс адаптации военнослужащих в семье сопровождается повышением конфликтности вследствие того, что им приходится принимать нормы и условности этой жизни, а «там» отношения были открытыми. Наблюдается также повышение когнитивной сложности, то есть расширение оснований для новой оценки окружающих явлений, в том числе поведения людей.

В. В. Знаков (1990) выделяет следующие факторы-катализаторы конфликтного семейного общения участников военных действий: это повышенная утомляемость в общении (сниженная социальная эргичность), повышенная эмоциональная чувствительность (социальная эмоциональность), преобладание экстернального типа локуса контроля. Очень часто семейные конфликты возникают на почве того, что те навыки и опыт, которые с таким трудом приобретались на войне, оказываются никому не нужными и не востребованы даже близкими людьми.

Повышенная раздражительность, мнительность обостряют и чувство ревности, которое находит свое выражение в агрессивных поступках по отношению к жене и детям.

Обобщая вышесказанное, нужно отметить, что семья — это та сфера жизнедеятельности, в которой наиболее остро проявляются и ощущаются те изменения участников военных действий, не соответствующие ожиданиям их близких людей и, следовательно, вызывающие массу конфликтов. Это связано с интенсивностью семейного общения и взаимодействия, динамичностью семейных групповых процессов и явлений, объективной необходимостью в тесных связях, отношениях между членами семьи или супружеской пары.

Способность справиться с подобными негативными явлениями во многом зависит от имеющихся у участников военных действий стратегий и механизмов, а также ресурсов совладающего со стрессом поведения.

В зарубежной психологии проблематику стресса-копинга участников военных действий относят к реакциям на экстремальный стресс (Н. I. MucCubbin, 1983). Войны относятся к «экстремальным» стрессорам, последствия которых сказываются в течение многих десятилетий. Под их воздействием копинг-ресурсы индивида, семьи, сообщества подвергаются жестокому испытанию.

В 1970-х гг. появилось большое количество англоязычных исследований последствий военных катастроф. Основной причиной этого стала американская война во Вьетнаме.

Продуктивным считается применение теории COR (Conservation of Resources), или Сохранения ресурсов, С. Хобфолла (1988, 1991), рассматривающей экстремальный стресс и его последствия в психосоциальном контексте. Эта теория позволяет понять и предсказать, как экстремальный стресс может помешать человеку приспособиться к мирной жизни, либо, наоборот, насколько возможно снизить его разрушительный эффект. Она рассматривает разнообразные виды ресурсов, помогающих участникам военных действий адаптироваться к мирной жизни. К таким ресурсам относятся: личностные ресурсы, социальные и ресурсы сообщества (community).

Западные исследователи выделяют два основных последствия ПТСР: соматизация (возникновение болезней) и

депрессия (эмоциональное расстройство — реакция на дистресс). Наиболее часто встречаемыми реакциями у ветеранов войны Судного дня 1983 г. в Израиле были: «полевая», или чрезмерная, зависимость от ситуации общения; аутоагрессия (агрессивное поведение, обращенное против себя); неадекватная сексуальная идентификация.

Другие исследования показали, что участники военных действий, которые в меньшей степени используют проблемно-фокусированный копинг и в большей степени эмоционально-фокусированный, хуже выздоравливают, восстанавливаются и имеют больший риск возникновения и развития посттравматического стрессового расстройства (Н. I. MucCubbin, 1983).

Несмотря на силу экстремального стресса, существуют факторы, которые помогают человеку преодолеть негативные последствия его воздействия. С. Хобфолл и другие авторы теории COR называют их медиаторами (посредниками), позволяющими справляться даже с отсроченными воздействиями стресса.

Это, во-первых, ресурсы сообщества (или community): место жительства, общественное мнение и общественные организации и др.

Во-вторых, социальные ресурсы (семья, друзья, соседи). Исследователи показали, что в лучшем положении оказываются те участники военных действий , которые использовали стратегию поиска социальной поддержки в большей мере, чем другие виды копинга. В-третьих, это индивидуальные ресурсы, к которым относятся возраст, пол и тендер, трезвость или склонность к алкоголизации и др.

Ш. Тейлор, специалист по психологии здоровья, показала, что наиважнейшим аспектом успешного приспособления к своей травме является приобретение чувства контроля над травмирующим событием, либо успешная организация самоконтроля, саморегуляции. В этом смысле менее успешны люди, у которых выражен внешний локус контроля как личностная черта. Известно, что он связан с перенесением ответственности за происходящее на других людей и внешние обстоятельства (Н. I. MucCubbin, 1983). Именно внутренний локус контроля позволяет участникам военных действий использовать более продуктивные стратегии и стили совладающего поведения, то есть, в данном случае, проблемно-ориентированный копинг.

Исследования последствий военной травмы говорят о том, что она делает индивидов чрезвычайно уязвимыми, невключенными в жизнь. Это способствует тому, что некоторые из них решают жизненные трудности, надеясь на чудо, рисуя бесплодные, невоплотимые в жизнь мечты и фантазии, что приводит к истощению жизненных ресурсов. Исследования С. В. Литвинцева, Е. В. Снедкова (1997) продемонстрировали, как зависят последствия реакций боевого стресса от ведущих копинг-стратегий личности. Результаты говорят о том, что наиболее эффективными и продуктивными являются поиск поддержки в социальной сфере, активный протест или демонстративное реагирование, установка на активную переработку проблем. Затяжные пассивные реакции боевого стресса в значительной мере обусловливались копинг-стратегиями избегания, установками на изменение ситуации и «бегство» из нее или отказ от преодоления трудностей и оказывались непродуктивными. Протест, возмущение, направленность аффекта на окружающих являлись предикторами развития дезадаптации в будущем. Наконец, мрачная самооценка своего самочувствия на перспективу, направленность тревожных опасений в будущее, самообвинение, аутоагрессивные тенденции ухудшали прогноз как ближайших, так и отдаленных последствий.

Как происходит выбор стратегий и стилей совладания у военнослужащих, имеющих симптомы и диагноз ПТСР, и без них, мы изучали эмпирически. Благодаря наличию второй группы военнослужащих, не принимавших участия в боевых действиях, мы нашли различия в выборе ими стилей совладающего поведения. Мы предположили, что преобладание тех или иных копинг-стратегий у военнослужащих с симптомами посттравматического стрессового расстройства связано как с их личностными ресурсами, так и с условиями социального взаимодействия (социального ресурса), прежде всего, в семье. В исследовании добровольно приняло участие 90 человек. Группу военнослужащих с ПТСР (п = 50) составляли сотрудники органов внутренних дел отряда особого назначения, принимавшие участие в боевых антитеррористических действиях на территории Чечни, а во вторую группу (п = 40) вошли военнослужащие срочной и сверхсрочной службы воинской части г. Костромы. Обе группы однородны по составу: включали молодых мужчин в возрасте от 18 до 35 лет.

Результаты показали, что существуют достоверные различия на высоком уровне значимости при выборе испытуемыми того или иного стиля копинга, измеренного при помощи опросника КПСС (CISS) Эндлера и Паркера (адаптация Т. Л. Крюковой, 2001). Мы с уверенностью можем говорить о том, что в группе военнослужащих, не участвовавших в военных действиях, преобладает проблемно ориентированный копинг (70% испытуемых). Военнослужащие, участвовавшие в боевых действиях, чаще, чем не участвовавшие, используют эмоционально-ориентированный копинг (ЭОК) и копинг, ориентированный на избегание (КОИ). Хотя в обеих группах проблемно-ориентированный копинг (ПОК) преобладает, в контрольной группе его выраженность гораздо выше. Преобладающим копинг-поведением у военных с симптомами ПТСР является копинг, ориентированный на избегание (КОИ).

Особый интерес для нас представляет категория людей, обладающая синдромом ПТСР. Как выяснилось, эти люди склонны не решать жизненные проблемы и трудности (активное совладание), а избегать их, то есть имеют пассивный тип совладания. Другая же категория военнослужащих, которые благополучно адаптировались к мирной жизни (в том числе, — и это важно, — в семейной жизни), выбирают проблемно-ориентированный копинг. Причины разного выбора в экспериментальных подгруппах того или иного копинг-поведения мы попытались найти в личностных и социальных ресурсах испытуемых. Хорошо адаптирующиеся испытуемые в действительности обладают более сильным личностным потенциалом (набором субъектных качеств, позволяющих им определять, преобразовывать свою жизнь, например силаЯ, самоэффективность, позитивное самоотношение). Говоря о социальных ресурсах, мы также убедились в том, что испытуемые, которые выбирают копинг, ориентированный на избегание и выброс эмоций, испытывают гораздо больше трудностей в таких сферах жизнедеятельности, как здоровье и наличие социальной поддержки. Они значительно чаще не удовлетворены конфликтными взаимоотношениями в семье, переживают там дополнительный стресс. Уровень их субъективного благополучия в семейном контексте низок и значимо отличается от показателей группы военнослужащих, не участвовавших в

боевых действиях.

В ходе исследования выяснилось, что лишь половина вернувшихся с войны молодых людей по прошествии определенного времени обнаруживают достаточную степень социальной адаггтированности к мирной жизни. Это значит, что оставшиеся 50% испытывают те или иные социально психологические трудности и нуждаются в специализированной психологической, социальной и медицинской помощи. Безусловно, им требуется и помощь семейного консультанта.