Эпоха Великих географических открытий дала старт процессу успешного развития Западной цивилизации. Трансатлантическая торговля оказала благотворное влияние на жизнь отдельных европейских стран, в первую очередь Голландии и Англии. Уже в XVII в. в рационе их населения стали все чаще присутствовать продукты питания из Нового Света, прежде всего картофель, маис, томаты и пр. Вслед за голландцами и англичанами и другие европейские народы начали приобщаться к новым сельскохозяйственным культурам. С середины столетия во многих западных странах развернулась аграрная революция. Ее результаты не замедлили себя ждать. Постепенно исчез призрак голода. Приблизительно с 1750 г. на Западе начался демографический рост, а избыточное население устремилось в быстро растущие города, некоторые из которых к концу столетия превратились в настоящие мегаполисы. Усилился поток миграции в Новый Свет. К концу XVIII в. в Великобритании началась промышленная революция, послужившая началом для последующей индустриализации всей Западной цивилизации.

Несомненно, успешное развитие Запада было бы невозможно, если бы наряду с голодом не исчезла другая угроза - эпидемии опасных болезней. К началу XVIII в. такие перемены, в самом деле, произошли. Из Европы начала уходить чума. Ее последняя эпидемия в Англии была зарегистрирована в 1668 г., в Голландии - в 1670 г., в Швейцарии и западной части Германии - в 1679 г., в Испании - в 1711 г., во Франции, если иметь в виду случай Марселя - в 1720 г199. Новой опасной болезнью к этому времени стала оспа, ставшая вирулентной для Европы и белого населения Северной Америки в XVII в. Однако начавшийся век Просвещения стал веком оптимизма. Правящие режимы в западных странах, уверовав в благотворную силу профилактических мер против чумы, предприняли попытки найти не менее эффективные средства и против оспы и некоторых других болезней.

В ходе XVIII в. Просвещенный разум предпринял первое решительное наступление на мир болезней. Наиболее замечательными примерами этого оказались меры, принятые против цинги и оспы, и отчасти малярии. Новые медицинские знания и решительные сани- тарно-административные меры стали влиять на сложившийся эпидемиологический порядок, меняя в то же время и биологический профиль Западной цивилизации.

Стремительный рост населения на Западе, начавшийся в XI в., в середине XIV в. был приостановлен приходом Черной смерти. Однако уже с середины XV в. в Европе начался демографический рост. С середины XVI в. в отдельных странах, прежде всего в Италии, Франции и Испании, люди становятся многочисленными. Очередное замедление темпов роста имело место с 1650 по 1750 гг. Несомненно, вплоть до середины XVШ в. демографическая история на Западе была подчинена механизму, который Фернан Бродель назвал системой «приливов и отливов»200.

Наиболее многолюдными городами на Западе к началу Нового времени были Париж, Венеция, Генуя, Неаполь и Милан. Между 1500 и 1800 гг. к этой пятерке добавилась новая группа быстро растущих городских центров: Амстердам, Антверпен, Вена, Лиссабон, Мадрид, Палермо, Рим, Севилья. Численность населения в каждом из них перевалила за 100 000 человек. Но даже на этом фоне рост Лондона выглядел совершенно фантастическим. Его не смогла замедлить даже чума 1665 г. Плотность населения в городе к концу XVIII в. была чудовищной. По некоторым оценкам она превышала 100 000 человек на квадратную милю. Для примера, аналогичный показатель на Манхет- тене в Нью-Йорке в 1990 г. составлял 67 000 человек201.

В этих условиях особенно заметны стали неблагоприятные санитарные условия городской жизни. По сравнению с хорошо устроенным Римом античных времен, все города Западной цивилизации утопали в грязи. Отвратительно обстояло дело с водоснабжением, не действовали и даже совершенно отсутствовали системы удаления нечистот. Городские улицы и площади были полны животных. Повсюду был навален конский навоз. В изобилии имелись условия для распространения инфекционных болезней. Широко были распространены болезни, передающиеся водным путем, в особенности брюшной тиф и дизентерия. Несомненно, резко возросло число случаев болезней, передающихся по воздуху (оспа, грипп, туберкулез). Некоторые болезни, такие, как корь, безусловно, стали эндемичными, поскольку для стабильного существования их возбудителя требуется человеческая популяция численностью не менее 400 000, а по другим оценкам - 250 000 человек202.

Не смотря на избыток проблем, которые несла с собой городская жизнь, тем не менее, для большинства людей города неизменно были привлекательней сельской местности. Наряду с более доступной работой они предоставляли и большее разнообразие в выборе продуктов питания. Напротив, деревня отчаянно страдала от однообразия в пище. Для Ирландии в XVIII в. главным «хлебом насущным» стал картофель, а для многих стран южной Европы - кукуруза. Последствием этого было распространение болезней, вызванных употреблением однообразной пищи. В 1735 г. испанская медицина впервые познакомилась с пеллагрой - болезнью, которую местные крестьяне называли mal de la rosa. Вскоре выяснилось, что для лечения пеллагры в рацион бедняков надо всего лишь ввести сыр, молоко и другие калорийные продукты. Однако вплоть до конца XIX в. бремя пеллагры не оставляло в покое сельское население Испании, Италии, Франции, Австро- Венгрии, а также американского Юга203. Тем самым приток сельских жителей в города продолжал расти.

В XVIII в. многие западные философы-моралисты, а также врачи и государственные деятели всерьез озаботились проблемами санитарии и общественной гигиены. Для обеспечения мер по поддержанию санитарного порядка в некоторых странах были созданы специальные службы, наделенные серьезными административно-полицейскими функциями. В Австрии и Пруссии, где просвещенная бюрократия действовала наиболее эффективно, примером этого стала медицинская полиция. Впоследствии аналогичный орган появился в Российской империи. Впервые в истории в язык государственных деятелей вошли такие понятия, как «население», «смертность», «рождаемость»204. Начала развиваться санитарная статистика. Вскоре к ней прибавилась медицинская география, занятая сбором информации о распространении болезней на территории того или иного государства.

На волне этих административных усилий по управлению жизнедеятельностью населением развернулась целая серия городских санитарных реформ. Во второй половине XVIII в. главным центром этих преобразований был Париж. Город начал стремительно изменяться свой облик. Ветхие постройки уступили место каменным строениям, а городские улицы, веками тонувшие в нечистотах и мусоре, начали постепенно очищаться. В виду утверждения медицинских представлений о том, что причинами большинства болезней является зловоние, или «миазмы», на повестку дня встал вопрос о вентиляции. Городские рынки начали обустраиваться, а старые городские кладбища, с которыми и власти, и народ стали связывать распространение заразы, были вынесены за черту города205. Несомненно, парижский опыт оказал влияние и на другие крупные города западного мира.

Однако предпринятых мер не всегда было достаточно. В некоторых случаях к внутренним источникам опасных болезней добавлялись внешние угрозы. Так, вследствие установления в XVIII в. регулярных морских сообщений некоторых крупных городов на побережье Атлантики с тропическими странами они стали подвергаться вторжению болезней, прежде совсем неизвестных на Западе. В особенности это касалось Лиссабона и Барселоны, а также городов Северной Америки, где в эту эпоху появился целый сонм тропических болезней, в том числе желтая лихорадка. Наиболее ярким примером этого стала эпидемия, обрушившаяся на Филадельфию в августе-октябре 1793 г. Занесенная французскими беженцами с Карибских островов, желтая лихорадка быстро унесла жизни 5000 человек из 55 000 жителей первой столицы США, вынудив еще 20 000 в спешке покинуть город. Эта эпидемия совершенно парализовала всю жизнь в американской столице, повлияв также на то, что американское правительство не сочло возможным заключить политический союз с революционной Францией206.

В целом, XVIII век стал временем серьезных испытаний для городов Западного мира. Уход чумы, хотя и был некоторым избавлением от гнета смертельно опасной болезни, все же еще не открывал возможность для более свободного и здорового развития. По всему миру, и на Западе в том числе, города оставались главными оплотами болезней. Некоторые из них, такие, как оспа, брюшной тиф и туберкулез, кажется, совершенно укоренились в них, другие, например, болезни из тропиков, стали давать о себе знать благодаря развитию трансокеанских сообщений. Угрозу, несомненно, представляли и эпидемии сыпного тифа, сопровождавшие непрекращающиеся войны. Таким образом, болезнь продолжала оставаться страшным спутником цивилизованной жизни.