Отчетливо доминирующая, целеустремленная, властная женщина несколько месяцев ходит в группу, встречи которой происходят раз в неделю. Она провоцирует множество конфликтов, но ее высоко ценят за силу характера и проницательность замечаний. Участники узнали ее драматическую историю: она воспитывалась психотической матерью, неоднократно попадавшей в больницу, и отцом, ушедшим из семьи, когда пациентка была совсем маленькой. Поэтому она оставалась одинокой не только тогда, когда ее мать забирали в больницу, но и в те мучительные моменты, когда у матери происходили рецидивы психотических параноидальных процессов. На нынешней сессии она рассказывала, как ей сложно принять то, что ей предлагают другие; это, как ей кажется, связано с ее потребностью доминировать и быть в отношениях дающей, а не берущей стороной. Она говорила о подарках, которые ее мать дарила ей в детстве, — с ними всегда было что-то не так. Наконец психотерапевт предположил, что, вероятно, пациентке всегда казалось, что подарки исходят от психотической стороны личности ее матери. Как только эти слова были сказаны, она резко выбежала из комнаты. Десять минут спустя она вернулась и попыталась скрыть подавленность под маской своего обычного хладнокровия. Затем было потрачено много времени на то, чтобы осмыслить этот момент проявления болезненной тревоги, которая была высвобождена посредством индивидуальной интерпретации. Я считаю, что психотерапевт каждый раз должен заслужить право на интерпретацию. Правда всегда личностна. Не существует объективной межличностной истины о пациенте, которую мог бы изложить психотерапевт. Признавать какое-либо утверждение о жизни другого человека истинным — значит вступить в конфронтацию с этим человеком. Любая интерпретация — это вмешательство, вторжение в частное владение другого человека, и для осуществления этого вторжения недостаточно просто решить, что пациент пришел именно ради такого вмешательства. Психотерапевт должен действовать с деликатным сочувствием, с желанием передать свое понимание, которое само по себе базируется на своеобразном сочетании эмпатии и рационального объяснения. Мы чувствуем вместе с другими и за других и в то же время применяем все наше знание человеческой натуры, с тем чтобы выразить свое понимание таким образом, чтобы другие смогли нас услышать, понять и использовать наши слова. Работая супервизором, я много усилий тратил на то, чтобы заставить психотерапевтов отказаться от своих интересных и часто очень мудрых интерпретаций и вместо этого выразить пациенту в группе свое одобрение и понимание. Это можно сделать посредством элементарных невербальных сигналов. Как говорил Фаулкс, в работе психотерапевта решающее значение имеет не то, что психотерапевт делает, а то, что он собой представляет. Я также вспоминаю слова Дональда Уинникот- та {Donald. Winnicott)bK говорил, что к концу своей жизни пришел к выводу, что в психоанализе для пациента наиболее ценным является не мудрая интерпретация — она скорее позволяет самому психотерапевту сохранять веру в собственные возможности, — а способность дсППЬ пациенту что-то взамен того, что он принес психотерапевту, причем сделать так, чтобы он сумел это воспринять и унести с собой. Здесь мы входим в сферу реактивности, вовлеченности, отображения. Это состояния интерсубъективности, участия — того, что сейчас стало расцениваться как основные жизненные процессы, в которые вовлечены мать и ребенок с самого рождения. Эта деятельность — основа диалога, обретения новорожденным своего места в семейной матрице, основа процесса становления человека. Есть еще одно определение термина «интерпретация» — эстетическое: исполнение музыкального произведения, читательское восприятие литературы, поэзии, зрительское восприятие предмета искусства. Это индивидуальная режиссерская интерпретация произведения, основанная на особенностях размера, ритма, гармонии. Акт интерпретации может иметь эстетическое значение. Эстетика в той или иной мере присуща всему, однако в некоторых случаях ее значение сильно увеличивается — это и есть момент творчества, предложения чего- либо аудитории. В реакции аудитории на преложенную форму интерпретации отражается степень полноты интерпретации. Такой реакцией могут быть отклик аудитории, изменение атмосферы и настроения в группе, поощрительные возгласы, моменты рефлексии, все, что рождает ощущение, что вас поняли и что это понимание принесло пользу, чувство, что вам в более полной форме возвращается то, что вы пытались передать своим пациентам. Интерпретация — это также акт перевода. Психотерапевт на ином языке, соответствующем нашему пониманию человеческой натуры, передает свою версию того, что невнятно выражал пациент. Возьмем, к примеру, симптом. Фаулкс говорил, что симптом разговаривает вполголоса сам с собой в надежде быть услышанным. Это забавное утверждение достаточно верно. Симптом — это коммуникативный акт, который может исходить глубоко из сознания пациента. Та реакция, которую этот акт вызывает у других членов группы и у психотерапевта, есть ключ к пониманию секретного шифра, используемого пациентом для самовыражения. Новая группа ограничена в средствах общения, поскольку ее способность сдерживать и в конечном итоге понимать то, что выражают в своем болезненном состоянии другие люди, невелика. Со временем возможности реактивности и понимания значительно расширяются. Тогда группа становится утонченным способом осуществления наиболее глубоких и важных реакций.