Как известно, любая новизна имеет, по крайней мере, три стадии общественного восприятия: 1) Этого не может быть. Чушь какая-то... 2) А что, в этом, кажется, что-то есть... 3) Кто же этого не знает?

Никаких сомнений не имею на тот счет, что положения этой Записки подавляющее число нормальных членов профсоюза, если ознакомится с ними, отнесет по ведомству «чуши какой-то». Но полагаю также, что нужды самой высокой из всех высоких инстанций — Практики — в обозримом будущем побудят иных из здравомыслящих людей передвинуться на вторую ступеньку, исподтишка пользуясь в то же время хотя бы некоторыми конкретными рекомендациями этой Записки, ибо польза для здоровья от них — безусловная.

Что же касается реального содержания «Параграфа без названия», то у меня нет никаких надежд на его понимание (не говоря уж о признании) и в отдаленном будущем, столь далеко расположено оно и от обыденного, и от научного сознания. И Параграф этот я вставляю в свое нынешнее изложение только ради логической полноты отчета, ибо средство, в нем не раскрываемое, я применял по подсказке старинной иконы Николая Чудотворца с положительным эффектом и по отношению к себе, и по отношению к другим. Тем меньше мне хотелось бы, чтобы именно оно вызвало отрицательную реакцию даже хороших людей, которые нисколько не повинны в том, что сознание их не готово к принятию того, чему объяснения пока нет, что являет собой огромный черный ящик.

Будучи готов принять в связи с этим насмешки и недоверие, я испытываю по этому поводу душевную боль и горечь, ибо за моими словами — неколебимые практические результаты. Какие?

Изменение неблагоприятной структуры на благоприятную у мелких предметов, излучающих свои колебания в антифазе нашим колебаниям (часы, очки, украшения и т. д.).

То же самое по отношению к продуктам питания и напиткам.

То же самое по отношению к жилой площади, по переделке ее в благоприятную для человека из биопатогенной.

То же самое по отношению к мелкой живности (реанимация четырехнедельных цыплят, затоптанных тупою толпой своих собратьев, и исцеление сломанной ножки у вороненка Карлуши, выпавшего из гнезда).

Должен сказать, что методику эту я применял в качестве посыла на расстоянии при воздействии на организм упоминавшейся ранее Асечки Матвиенко, когда деваться было некуда, когда сама смерть сидела на ее больничной койке.

Что подтолкнуло меня осуществить эксперимент в полном, реальном, конкретном виде, с применением специально подготовленного оборудования? То, что Сергей Л., молодой человек, чья судьба была мне отнюдь не безразлична, впал в тягчайшую депрессию и недвусмысленно, особенно после непростых испытаний, едва не завершившихся тюремным заключением, решил покончить с собой. Именно в тот момент он и заявил мне: «Юрий Андреевич, делайте со мной все, что хотите, проводите любое испытание, продавайте меня хоть черту, хоть Богу, потому что мне уже все равно, я буду кончать все счеты с этой жизнью, если вы мне не поможете». (Надо заметить, что двухнедельное его пребывание в психбольнице и лечение его там перед этим разговором ни к чему доброму не привело: цитированное высказывание — прямое тому свидетельство.) Слов нет, я был категорически против этой смерти и вынужден был сыграть ва-банк. 5 ноября 1986 годав 21 час я первым — как с утеса в ураганное море — прошел через процедуру, которой в истории человечества, полагаю, никто раньше не пользовался, а затем, после этой проверки, надежно завязав Сергею Л. глаза, проделал ее и по отношению к нему.

Что касается меня, то вполне возможно, что благодаря ей я столь легко прошел этот месяц (не могу сказать достоверно, предшествующее изложение показало, сколь многими энергетическими каналами я пользовался). Что касается Сергея Л., он через некоторое время — дней через 5-6 — позвонил о своей метаморфозе: он влюблен в жизнь, ему хочется работать, много сделать, написать нечто удивительное, он научился играть на флейте и т. д. Вскоре я получил от него письмо, каких человек получает немного за десятилетия: с пламенной благодарностью за возвращенную жизнь. Сейчас он по-прежнему находится в добром тонусе, увлеченно живет.

Таким образом, две человеческие жизни: Асечки и Сергея — являются весомыми аргументами в пользу тех изысканий, которые по отношению к себе в полной мере я применил в период 32-дневного экспериментального голодания.

Разумеется, все названные (и некоторые иные) энергетические аспекты я буду разрабатывать в меру своих сил и возможностей и дальше, и весьма досадно, что эффективнейший, очевидно, из них должен изучаться в обстановке, исключающей какую-либо утечку информации. Он сулит большие многообразные перспективы, а потому не должен быть нелепо подорван у самых истоков.

Пока же подтверждаю фундаментальнейшее наблюдение: человек — многоканальное устройство для получения энергии, с хорошо налаженными дублирующими системами. Сводить все его возможности к способностям лишь желудочно-кишечного тракта — жалкая позиция.