В конце XVIII века в России наблюдался ряд местных локализованных в южных губерниях эпидемических вспышек чумы. Сведения о них весьма скудны, отсутствуют описания клинического течения и эпидемиологических особенностей.
По Шнурреру, чума в 1783 г. распространилась по Египту и Малой Азии вплоть до Черноморского побережья. Из Турции болезнь, по всей вероятности, была занесена в Кременчуг, Херсон, Дубоссары и окрестности этих городов ' В Херсоне была открыта чумная больница, где лежало 100 человек «язвою зачумленных». В Кременчуге чума появилась 20 мая 1784 г. и продолжалась по 15 ноября. В карантин (больницу) поступило всего 459 «душ», из них умерло 240. В городе и его окрестностях умерло «около V3 из ‘А доли сего числа»[215] [216] [217] [218] [219] [220]. В Херсоне и Кременчуге была бубонная форма чумы, что удостоверил Самойлович.
В Кременчуге Самойлович производил свои вскрытия чумных трупов и микроскопические исследования «о существе яду язвенного».
Миндерер указывал, будто в 1786 г. чума была в Одессе и Очакове и он наблюдал больных и умерших с явными признаками ее3.
В 1787—1789 гг. чума свирепствовала в Венгрии и Турции. Русское правительство, опасаясь заноса эпидемии в Россию, приняло обычные в то время предупредительные меры. По предложению Еропкина, бывшего тогда главнокомандующим в Москве и Московской губернии, приказано было учредить заставы в Московской губернии, по реке Оке, «по бывшему в минувшую турецкую войну расположению, для вящей от моровой язвы предосторожности»4.
По этому поводу Екатерина II 23 октября 1787 г. написала Еропкину: «Соизволяя... учредить по примеру прежней войны заставы в Московской губернии по реке Оке, мы приемлем за благо, чтоб вы то в действо тотчас приказали произвесть, с соблюдением, дабы таковая осторожность не была обращена в тягость или притеснение чье-либо»5.
В начале 1788 г. известный деятель екатерининского царствования Г А. Потемкин сообщил, что в Валахии показалась моровая язва6. В 1792 г. чума появилась в Волынской губернии, куда по распоряжению
правительства был послан для борьбы с эпидемией доктор Миндерер. В 1793—1795 гг. чуМа снова вспыхнула в Турции, Сирии, Венгрии, Валахии, Трансильвании, Боснии, Герцеговине и охватила Галицию. В России были приняты соответствующие меры предосторожности: учреждены карантины в Очакове, Таганроге, Дубоссарах, на польской и турецкой границах ‘.
В 1796 г. чумой была охвачена Тамань и весь Фанагорийский полуостров Крыма. Для предохранения от заноса эпидемии в Таврическую область были созданы карантины и заставы от Керчи и Еникале до оконечности Арбатской стрелки и далее до Мариуполя. Самойлович, которому была поручена ликвидация этой эпидемической вспышки, следующим образом описывает ее возникновение и меры борьбы с ней: «Нерадением начальствующего на Бугасе над флотилиею капитана Даниль- ченко, тут же язвою и умершего; а паче, что нарушал он непозволительное сообщение в Анапу, посредством сего сообщения нанесена оттоль была зараза смертоносная и па Бугае, где и оказалась промеж казаками, служащими ьо флотилии»[221].
В Тамань был послан чиновник, которому поручено было принять все необходимые меры, по словам Самойловича, «ко всеконечному истреблению чумы». Но чиновник этот, «не быв но всем сведущ», причинил в Тамани больше опустошений, чем болезнь.
Прибшз в Еникале, он прежде всего потребовал себе у командовавшего местными войсками генерала команды егерей и донских казаков. Затем запер церковь, а всех жителей, кроме «торгашей и кабатчиков», выслал из города в лагерь. После этого приказал жечь все городские дома, в которых когда-либо была чума, а также и корабли черноморской флотилии и амбары-, где хранились запасы этой флотилии. На обратном пути сей не в меру и не по разуму ревностный чиновник приказал сжечь на рыбных заводах невода, веревки; даже икра в бочках и рыба завяленная были преданы огню.
В селе Стеблиевском одежда всех крестьян была снесена в одну избу, которую затем и сожгли вместе с одеждой. В домах, в которых за отсутствием хозяев, клети были заперты, сбивались замки и сжигалось все: книги, оружие, даже жемчуг.
Перепуганный таким огненным бедствием народ начал прятать свое имущество в камышах, зарывать в землю и разбегаться «повсюду, где казалося токмо что возможно сим будет сыскать средство избегнуть огненного истребления всему имуществу своему». Спасавшиеся бегством от «огненного истребления» жители разнесли чуму по всем почти селениям, расположенным неподалеку от Тамани.
Самойлович, направленный в Тамань, нашел город в ужасном состоянии: «Город был найден отовсюду стражею окруженным и аки бы неприятелем опустошенный». Дома и все улицы заросли бурьяном, везде горели «куровища», наводившие страх и уныние. Жителей в городе нс было. Все окна и двери в домах были открыты и «ужас токмо сверх- сетествепный сим причиняли».
Еще хуже обстояло дело в лагере, куда выселили жителей Тамани, о выражению Самойловича, народ там был «всестенающий». «Старики, не ведая — где от жестокости стихий прикрыться, а матери — как своих детей предохранять новорождающихся».
Немедленно по прибытии в Тамань Самойлович приказал приступить к очищению домов и к «приведению оных в первобытность». Бурьян на улицах был скошен, жители возращены в город. «Куровища» на улицах и площадях залиты, все дома вычищены, выбелены, окна и двери вставлены, «через что весь город как будто расцвел».
Наблюдение за очищением домов, просушиванием, проветриванием и сожжением ненужных вещей было возложено на квартальных смотрителей, для чего город был разделен на кварталы. Народ, ободренный «всеми благотворениями таковыми», стал охотно выполнять все профилактические мероприятия.
После того как в Тамани все было приведено «к желаемому благо- устроению», Самойлович отправился для наведения порядка в Бургас, где в лагере находились казаки Черноморской флотилии. В лагере они жили под открытым небом., «суровость всех стихий претерпевая». Казаков перевели в Тамань, причем сомнительных поместили в карантины, а «зачумленных»— в больницу. Как в карантин, так и в больницы были определены подлекари и надзиратели.
По сообщению Самойловича, в это же время чума была в Екатери- нодаре и двух селениях Екатеринодарского уезда. В городе Екатерино- даре и этих селениях больных пользовали врачи. Никаких дальнейших подробностей об этой эпидемической вспышке чумы Самойлович не приводит.
В 1797 г. в Одессу прибыло из Константинополя торговое судно, на котором один матрос умер от чумы. Командир судна бежал, бросив его на произвол судьбы. На судне оставалось еще 2 матроса: один — здоровый, а другой — «язвою издыхающий». На судно были посланы два арестанта, снявшие больного, и, когда он умер, похоронившие его. Само же судно было сожжено'. Для предотвращения заноса чумы в Одессу был принят ряд профилактических мер. Город был разделен на кварталы и к каждому из них прикомандировали медиков. Вообще были «предприняты повсюду по предохранению меры наивозможнейшие». Самый город, однако, не был заперт, «дабы гражданам не причинять сим страху всеневместнейшагс».
Вскоре один из матросов прибывшего в Одессу судна, ухаживавший за чумным больным, заболел бубонной формой чумы и его изолировали в особой комнате при карантине. Было организовано врачебное наблюдение как за этим больным матросом, так и за ухаживавшим за ним арестантом и караулом, поставленным у изолятора. Все вещи и места, с которыми больной соприкасался, были «обливаемы водой морской», чтобы не осталось где-либо «яду язвенного». После выздоровления матроса он сам и обслуживающий его преступник выдержали 3-месячный карантин. Лишь тогда они были выпушены на волю «со всеми тут сопричастными предосторожностями». В результате этих мероприятий чума в Одессу не проникла.
В том же году наблюдалась вспышка чумы в городе Сатанове (Подольской губернии) и его окрестностях. Чума, по Миндереру, занесена была туда из Хотина, куда она пробралась из Молдавии и Валахии.
В 1798 г. чума вспыхнула в Волынской губернии. Миндерер описывал эту вспышку следующим образом: один помещик из своего имения отправил обоз с пшеницей. Неподалеку от г. Козина умерло 7 человек из обозной прислуги. Вскоре после этого заболело несколько человек в деревне Белогрудка, затем чума проникла в расположенный неподалеку от этой деревни городок Поречье, находившийся в 20 верстах от г. Дуб^- но, где в то время находился главный штаб французской эмигрантской армии принца Кондэ. [222]
Направление для определения заболевания французские врачи решили, что это не чума, а «гнилая горячка с пятнами». Болезнь между тем распространялась все дальше, захватив города Козин, Берестечку и селения Добрувку и Барятино. Тогда французский главный штаб командировал в пораженные места доктора Дернет с двумя лекарями. Эти врачи и поставили диагноз чумы. Были приняты обычные меры: заставы, караулы и т. д., но чума продолжала распространяться. Она проникла в города Вишневец и Кременец, а также и в окрестные селения.
Эпидемия продолжалась с июня по декабрь, и лишь в начале января 1799 г. Волынская губерния была объявлена благополучной по чуме. V За все время эпидемии было зарегистрировано 1253 больных, из них умерло 930, выздоровело 323. Эти цифры отражают лишь число больных, находившихся под врачебным наблюдением. Однако далеко не все больные под это наблюдение попадали, так как в лесах и на полях нередко обнаруживались трупы умерших от чумы. Чума проявилась в бубонной
форме .
Во время чумной вспышки в Волынской губернии было организовано несколько чумных больниц и карантинных домов. Как те, так и другие носили примитивный характер: они помещались в крестьянских избах с соломенными крышами. При больницах имелись подсобные строения— жилые помещения для врачей, административно-хозяйственного персонала и т. п. Больница окружалась высоким забором и военным караулом.
В Волынской губернии была создана особая комиссия, подобная по своей организации таковой же в Москве в 1771 г. Но она отличалась от московской «Предохранительной комиссии» тем, что не имела но стоянного местопребывания, а направлялась туда, куда требовали обстоятельства. В состав ее входили: чиновник, 2 штаб-лекаря и один лекарь. На ее обязанности, кроме санитарно-гигиенических мероприятий, лежало также снабжение оцепленной местности съестными припасами и всем необходимым.
В 1799 г. в селе Михайловском «открылся род болезни смертнозара- жающей», и снова Самойлович «благоустраивал» это село. Что эта была за болезнь, где находилось село — об этом в книге Самойловича не говорится. Но судя по тому, что в ней идет речь о Черноморском побережье, надо полагать, что село находилось там.
В том же году в Феодосию прибыло из Константинополя купеческое судно, на котором в пути умерло от чумы 6 матросов, а один, «смертозачумленный и зельми трудноболезнующий», был в Феодосии снят с судна и помещен в феодоссийский карантин, где и выздоровел. Ни жители города, ни солдаты расквартированного в нем полка, ни пассажиры, ни карантинные служащие не были поражены чумой.
Самойлович подчеркивал, что зараженное судно не было, как обычно в то время делалось, сожжено, но «очищено всепримерно», после чего «во своясы отпущено к порту таганрогскому»2.