Содержание мотива складывается из двух элементов. Одним из них является программа деятельности, другим—цель деятельности или то, к чему должна вести реализация программы и что в сопоставлении с последствиями действия служит критерием при проверке правильности сформулированной программы. Сформулированные в мотиве цель и программа должны быть тесно связаны, так как программа — это уточнение средств, с помощью которых может быть реализована цель. На практике, однако, мы не всегда встречаемся с мотивом, сконструированным таким образом. При анализе мотивов лиц, страдающих невротическими нарушениями, часто можно заметить, что программа, заключенная в мотиве, не может обеспечить реализации цели, заданной этим мотивом. Более того, она нередко противоречит реализации этой цели. При этом уровень умственного развития личности, руководствующейся мотивом, ни в какой степени не объясняет такой непоследовательности. Можно привести в качестве примера ученика, который за четыре месяца до экзаменов на аттестат зрелости думает о годичном отпуске, чтобы за это время углубить свои знания по предметам, которые в программе были затронуты «слишком поверхностно»; мужчину среднего возраста, который избегает женщин, ожидая «настоящей любви»; алкоголика, пьющего, чтобы забыть о неприятностях, вызванных в действительности его склонностью к спиртным напиткам.

Встречаясь с такими случаями, мы часто задаем себе вопрос — неужели эти люди не знают подлинных причин своего поведения? Ведь они ясны. Уже беглое знакомство с результатами психологического изучения этих лиц показывает, что ученик, способный юноша, страдающий неврозом, боится неудачи и хотел бы как можно дальше отодвинуть кошмар экзамена. Старый холостяк, ожидающий настоящей любви, когда-то в молодые годы «скомпрометировал себя» (по его мнению) в глазах женщины, которая, пользуясь его наивностью и неопытностью, посмеялась над ним. Теперь он боится проявить инициативу. Алкоголик, как нам удается узнать, — человек слабовольный, страдающий комплексом различия, работая некоторое время контролером, не мог устоять перед уговорами окружающих, которые предоставляли ему все новые случаи для выпивки. Наконец его понизили в должности за алкоголизм, а дурная привычка осталась.

Почему они обманывают себя, одобряя в мотиве ложные цели? Народная мудрость гласит, что человек только тогда охотно смотрит правде в глаза, когда она ему приятна. В приведенных случаях открытая постановка вопроса, признание правды было бы неприятно для упомянутых лиц. Более того, это обязывало бы их отказаться от существующей программы деятельности. Подстановка в мотив ложной цели при сохранении старой программы позволяла им продолжать ту деятельность, к которой они были наиболее склонны. Ученик получал хотя и мнимое, но все же какое-то основание для мысли об отпуске. Робкий мужчина мог гордиться собственным отречением. Алкоголик имел причины для того, чтобы «залить горе». Постановка ложной цели приобретала, следовательно, принципиальное значение для продолжения ими реализации их программы. Можно было бы сказать, что это защищало направление их действия, что если бы они не произвели такого рода замещение, то не смогли бы реализовать своей программы.

Кто проводил психотерапию типа убеждения, тот, вероятно, не раз наблюдал, как очень интеллигентные, самокритичные, рассудительные люди проявляли иногда полное отсутствие критичности и наивность в отношении некоторых мотивов своего действия. В своей практике автор использовал это явление для поисков так называемых «главных зон нарушения приспособления». Расспрашивая пациента о том, как он обосновывает разные виды своей деятельности, я отмечал те, обоснование которых было неубедительным, и впоследствии занимался ими особенно подробно. Опыт показал, что это были явно ключевые проблемы для выяснения причин нарушений приспособления, которое обнаружилось у исследуемого.

Защитные мотивы, так следовало бы их назвать, являются при этом чрезвычайно устойчивыми. Пациент настаивает на них с необычайным упорством. Легко поддаваясь убеждению во многих других, казалось бы, более важных делах, в этих вопросах он нередко допускает серьезные нарушения правил логики, только бы остаться на своем. Мы встречаемся здесь с явлением, которое Фрейд приписывал «сопротивлению подсознательного», правильно отмечая, что реакция такого рода свидетельствует о важности проблемы, в данном случае проблемы нарушения приспособления. Фрейд утверждал далее, что, когда мы обнаружим «комплекс» и объясним пациенту его содержание, наступает выздоровление. В свете вышесказанного можно предполагать, что одного лишь выявления мотивов защитного типа недостаточно. Только когда нам удается убедить пациента в необходимости их изменения (что, как будет показано в главе об установках, очень трудно) и склонить его к принятию правильного мотива, можно думать, что он стоит на пути к выздоровлению.

Я уделил столько внимания роли защитного мотива при невротических нарушениях, чтобы показать, какое большое значение для правильного приспособления человека имеет верно сконструированный мотив, а также какую серьезную роль выполняет защитный мотив, то есть такой мотив, в котором цель была подменена «официальной версией», необходимой для сохранения требуемого решения. Эта версия важна, так как благодаря ей деятельность сохраняет видимость рациональности, что позволяет реализовать программу. В противном случае этого не могло бы произойти, поскольку реализация программы ведет к целям, противоречащим убеждениям личности. Можно было бы сказать, что невротик обманывает сам себя, принимая такую формулировку цели, благодаря которой его программа кажется рациональной и согласуется с его убеждениями.

Классическую иллюстрацию применения защитного мотива мы находим в басне о волке и ягненке. Хищник-волк «заботился о законности» и, увидев ягненка около ручья, начал подыскивать обоснование приговора, который хотел бы привести в исполнение. Ягненок активно защищался, сводя на нет волчьи аргументы, и волк, казалось бы, собрался уйти ни с чем, когда вдруг пришел к заключению, что ягненок, несомненно, виноват в том, что он, волк, чувствует голод. Это соответствовало истине, ибо аппетит в самом деле появляется при виде пищи. Волк мог теперь спокойно съесть ягненка. Действие его было обосновано и узаконено.

А вот пример из клинических исследований.

Г. Й., способный и обладающий чувством собственного достоинства специалист, много лет проработавший на руководящих постах, известный (своими несколько автократическими наклонностями, из тактических соображений был понижен в должности.

Новые руководители отстранили его от какого-либо участия в принятии решений и недвусмысленно дали понять, что поддержали бы его просьбу об уходе. Г. Й., однако, остался и внешне согласился со своим новым положением, «считая себя жертвой верности прежним идеям. В учреждении, несмотря на это, начали происходить конфликты на почве того, что Г. Й. постоянно оспаривал действия руководства, находя в его распоряжениях тупость, недальновидность и профессиональную некомпетентность. Иногда это было правильно, иногда, однако, даже его сторонники из «учрежденческой оппозиции» не могли найти никакой грубой ошибки, а тем более ошибки, которая обосновывала бы такую острую реакцию. Г. Й. объяснял свое поведение тем, что чувствовал себя ответственным за учреждение, не мог терпеть недоучек и должен был поэтому, невзирая на неприятности, вмешиваться в каждое «нечистое» дело. Он «не может работать как-нибудь и равнодушно смотреть на то, что происходит вокруг; он чувствует тогда угрызения совести».

Здесь налицо явная формулировка мотива. Есть, следовательно, цель — благополучие учреждения, есть программа — контроль всех действий своего начальства. Существует целый ряд убедительных данных, подтверждающих, что Г. Й., объясняя мотив своего поведения, не обманывал. Вместе с тем анализ ситуации и личности Г. Й. свидетельствует, что поведение его имело другую цель, тем более что его замечания не оказывали и не могли оказать никакого положительного влияния на решения начальства. Наоборот, не раз делались непродуманные шаги, чтобы не создавалось впечатление, что кто-то подпал под влияние Г. Й.. Подлинным направлением деятельности Г. Й. было нагнетание отрицательной атмосферы в учреждении и подрыв авторитета его преемников. Программа его деятельности была, следовательно, диаметрально противоположна цели, которая являлась (содержанием мотива, а последствия — заключительное отстранение его от работы — были финалом, неожиданным для него.

В вышеприведенном примере мы видим противоречие не только между сформулированной целью и сформулированной программой, но также и между сформулированной целью и последствиями деятельности. Интересно, что ни то, ни другое противоречие не влияло на отношение к собственному мотиву. Это достаточно типично для приспособления, регулируемого с помощью защитных мотивов. Интересными при этом представляются связи между типом личности и тенденцией к использованию защитных мотивов. Проблема эта еще не была предметом специальных исследований, тем не менее практика позволяет выдвинуть гипотезу, что мотивы защитного характера проявляются прежде всего у личностей с особенно жесткой и разработанной системой принципов поведения; узкие и жесткие мерки, с которыми они подходят к разнообразной и изменчивой действительности, сделали бы для них невозможными многие виды деятельности, если бы не применение защитных мотивов.