Слово — величайший владыка.

Горгий.

Мы — рабы слов. К. Маркс.

Магия языка

Дар речи — уникальное достояние человека. Принято считать, что это один из основных факторов, способствовавших выделению людей из других живых существ. Например, выдающийся психиатр Зигмунд Фрейд полагал, что слова являются базовым инструментом человеческого сознания и, будучи таковыми, наделены особой силой. Он писал:

«Слова и магия изначально были едины, и даже в наши дни большая часть магической силы слов не утрачена. С помощью слов человек может подарить другому величайшее счастье или ввергнуть его в отчаяние; с помощью слов учитель передает ученику свои знания; с помощью слов оратор увлекает за собой аудиторию и предопределяет ее суждения и решения. Слова вызывают эмоции и в целом являются средством, с помощью которого мы оказываем влияние на наших ближних».

О манипулятивных возможностях языка знали еще в древности. Злая сила языка нашла своеобразное отражение в Евангелии от Иакова (3:5—6):

«Так и язык — небольшой член, немного делает... Язык — огонь, прикраса неправды... Это неудержимое зло: он исполнен смертельного яда». Язык есть самое главное средство подчинения. Этот вывод доказан множеством исследований. Все больше ученых склоняется к мнению, что первоначальной функцией слова на заре человечества было его внушающее воздействие — подчинение не через рассудок, а через чувство. Это догадка Б. Ф. Поршнева [202, 203], которая находит все больше подтверждений, некоторые из которых мы привели в разделе 2.3.

[81]

Важное направление в использовании психоанализа открыл Джеймс Вайкери — он изучал предсознательный фактор в семантике, то есть воздействие слова на предсознание. Факт воздействия слова на предсознание показывает, что действительно, именно в сфере языка лежат главные возможности манипуляции сознанием.

Известно, например, что на предсознание сильно действует слово - «жизнь» и производные от него, в том числе приставка «био». К тому же она имеет добавочную силу, оттого что ассоциируется с укой и подкрепляется ее авторитетом. Поэтому в рекламе эти слова используются очень широко. Стоит заглянуть в газету, и сразу бросается в глаза: «Магазин здоровья — БиоНормалайзер», «Лавка Жизни»... «Молодая грудь»... «Биомаска для груди за 100руб.» и т. д.

Найденные и отработанные в рекламе методы и приемы семантики были затем перенесены в идеологическую и политическую сферы.

Значительные возможности языковых средств в процессе манипулирования были вскрыты в работах Р. Блакара [330], Ш. Балли [15], которые станут предметом нашего дальнейшего рассмотрения.

Диктум и модус

Швейцарский лингвист Ш. Балли в структуре высказывания выделял два основных элемента: диктум и моду. При этом диктум — это основное содержание высказывания, а модус — «коррелятивная операция, производимая субъектом, выражение модальности, отношение субъекта к содержанию». Ш. Балли указывает, что ответная реакция может быть направлена либо на Диктум, либо на модус, но никогда на то и другое вместе [15].

Таким образом, инициатор манипулятивного воздействия соответствующим построением своего обращения может «организовать» ту или иную реакцию на него и тем самым побудить адресата к активности в нужном направлении.

Одним из возможных приемов достижения этого является подбор слов и выражений. Установлено, что «найти точные синонимы почти невозможно, и именно здесь, подчас в тонких различиях между так называемыми синонимическими выражениями, заключен один из наиболее важных инструментов отправителя (манипулятора)» [330]. Как говорит пословица, у любимого ребенка много имен.

[71]

Инициатор передает различное отношение к «любимому ребенку» и подчеркивает его различные аспекты и характеристики в зависимости от того, каким выбрано обращение.

Предложения «Стакан наполовину пуст» и «Стакан наполовину полон» синонимичны с точки зрения существа предмета. Тем не менее есть основания считать, что они по-разному воздействуют (например, на настроение веселой компании) [30, 58].

Л. Выготский [428, 73] указывает, что одного и того же человека (Наполеона) можно назвать победителем при Иене и побежденным при Ватерлоо. Эти определения создают разное впечатление об объекте суждений и побуждают адресата к размышлению в соответствующем ключе. То же самое, когда говорят «заключенный», «зэк», «осужденный» или «сиделец». В этих случаях мы имеем дело с «культуро-психологическим опосредованием» (Я. Л. Коломинский).

Огромные возможности оперирования синонимами раскрывает «Словарь синонимов русского языка» [3]. Аналогично—в английском и других языках.

Воздействие грамматической формой

Выбором грамматической формы (активной или пассивной) также можно побудить к соответствующему осмыслению ситуации.

Структурирующий эффект грамматической формы становится явным при сравнении: 1) «Полиция захватила демонстрантов» и 2) «Демонстранты были захвачены полицией». Здесь грамматические формы в скрытом виде, но весьма искусно прямо указывают на разные контексты. В первом примере полиция действует более или менее активно (полиция совершила акцию, полиция вела наступление). Во втором примере, напротив, кажется, что демонстранты вели себя таким образом, что полиция была вынуждена предпринять действия (демонстранты действовали, демонстранты вели себя вызывающе).

Эти два выражения реально подразумевают совершенно разные причинные отношения.

Выбор активной или пассивной формы не только оказывает неявное воздействие на восприятие причинных отношений получателем. Быть может, еще важнее то, что это изменение на

[83]

самом деле приводит к переосмыслению ситуации в отношении того, кто является главным действующим лицом и побуждает адресата воздействия к определенным выводам.

Способы создания нужного впечатления

Даже избранная манипулятором последовательность равноправных между собой элементов (например, прилагательных), в частности, при перечислении, оказывает воздействие на создаваемое впечатление о предмете речи [232; 434; 372]. Если охарактеризовать некоего индивида с помощью ряда прилагательных, так что описание представляется нейтральным, то, изменив порядок следования характеристик, можно изменить и производимое впечатление. Еще существеннее, быть может, то, что порядок при перечислении влияет на запоминание [434; 372]. Таким образом, манипулятор может фактически успокаивать себя тем, что адресату предоставлена нейтральная характеристика, а тот запоминает разные свойства по-разному [30,62—63]. Здесь срабатывают законы восприятия (полученная информация влияет на восприятие следующей) и запоминания/забывания (элементы, находящиеся в середине сообщения, запоминаются хуже, чем те, что в начале и в конце, — «эффект края»).

Инициатор воздействия может и тоном голоса значительно влиять на восприятие адресата. Слово «Да» можно напечатать единственным образом, но произнести — множеством способов. В зависимости от тона голоса фраза «Он опять заболел» может означать как сочувствие, так и осуждение.

Ударением на том или ином слове фразы или паузой в определенном месте речи можно акцентировать внимание адресата на том, что инициатор считает главным в своем сообщении Г 30. 66-67].

Конструкции, вводящие в заблуждение

Неявно побуждают к ложным выводам и некоторые логические конструкции в высказываниях. К примеру, утверждения в Рекламном объявлении, что некое моющее средство уничтожает до 99 % всех бактерий, наводит на мысль о его большой эффективности. На самом деле это ловушка: «до» означает «не более», то есть любое число от 1 до 99 (например, 1 %, 2 % и т.д.). Но привлечь к ответственности за ложь невозможно:

[73]

адресат (потребитель) сам сделал неправильный вывод. Его просто побудили к этому.

Изощренными псевдологическими конструкциями речи можно перевернуть восприятие событий с ног на голову. В дальнейшем, рассматривая манипулятивные политтехнологии и пропагандистские «изыски» мы обнаружим множество фактов, иллюстрирующих данное утверждение. А пока ограничимся одной бытовой зарисовкой.

Разговаривают двое:

— Весьма рекомендую вам этого адвоката.

— Вы полагаете, он сможет добиться моего оправдания?

— Еще как! Недавно меня укусила собака, и я подал иск на хозяина, которого защищал этот адвокат. И, представьте, он сумел доказать, что я сам укусил эту дворнягу.

Многообразие языковых средств

В моменты житейских неурядиц мы ищем совета у людей, которые вовсе не являются знатоками в возникшей у нас проблеме. Нам нужны именно их «бессмысленные» утешения. Во всех этих «не горюй», «возьми себя в руки», «все образуется» и т. д. нет никакой полезной для нас информации, никакого плана действий. Но эти слова оказывают большое целительное действие. Именно звучание слов, их сочувствующая интонация.

Вообще интонация высказывания придает устной речи большую выразительность и информативность, недоступную, скажем, письменным сообщениям.

Внушаемость посредством интонаций звучащего слова — глубинное свойство личности, возникшее гораздо раньше, нежели способность к аналитическому мышлению. Это видно в ходе развития ребенка. В раннем детстве слова и запреты взрослых оказывают большое внушающее воздействие, и ребенку не требуется никаких обоснований. «Мама не велела» — это главное. Когда просвещенные родители начинают логически доказывать необходимость запрета, они только приводят ребенка в замешательство и подрывают силу слова. До того как ребенок начинает понимать членораздельную речь, он способен правильно воспринимать «предшественники слова» — издаваемые с разной интонацией звуки, мимику, вообще «язык тела» [111,78].

[86]

В предыдущем разделе мы уже говорили, что приказ понимают даже животные (при дрессировке, например).

Воздействие речи значительно усиливается, если говорящий пользуется всеми богатствами языка.

Чем разнообразнее и богаче словарь говорящего, тем более значительное впечатление производит речь, и, следовательно, тем она убедительнее.

Одни исследователи считают, что активный словарь современного человека обычно не превышает 7—9 тысяч разных слов, по подсчетам других, он достигает 11—13 тысяч слов. Сопоставим эти данные со словарем великих мастеров художественного слова. Например, А. Пушкин употребил в своих произведениях и письмах более 21 тысячи разных слов (при анализе повторяющиеся слова принимались за одно), причем половину этих слов он употребил только по одному или два раза. Это свидетельствует об исключительном богатстве словаря гениального поэта.

Имеются подсчеты количества употребленных слов у некоторых других выдающихся писателей и поэтов: Есенин — 18 890 слов, Сервантес — около 17 тысяч, Шекспир — около 15тысяч (по другим источникам— около 20тысяч), Гоголь («Мертвые души») — около 10 тысяч слов.

Большое значение имеет образность речи— применение сравнений, метафор, эпитетов, аллегории, иронии, пословиц и поговорок и т. д. Правда, некоторые приемы, такие, например, как ирония, иносказание, понятны только при общении представителей одной культуры.

Нашу эмигрантку из Одессы доставили в американский суд:

— Вы обвиняетесь в том, что украли курицу.

— Нужна мне ваша курица!

Переводчик переводит судье: «Она говорит, что курица была ей очень нужна».

— В таком случае заплатите владельцу два доллара.

— Здравствуйте, я ваша тетя!

Переводчик — судье: «Она вас приветствует и говорит, что вы приходитесь ей племянником».

Об одном и том же можно сказать различными словами и всякий раз это оставит разное впечатление.

Человек пишущий или говорящий всегда вкладывает те или иные эмоции, оставляет что-то свое в переданном сообщении.

[75]

А то или иное слово, высказанное разным тоном, структура предложения могут оказывать разный эффект, вызвать различные эмоции и ассоциации. «В связи с функциональной задан-ностью коммуникации (...) язык, отражая эту заданность, начинает видоизменяться, приспосабливаться к целям и задачам идеологического воздействия» [249, 8].

Но верно и обратное: у каждого слова есть множество значений, часто принципиально различных в зависимости от контекста высказывания. Это характерно для любого развитого языка. Так, например, в английском некоторые слова имеют до 500 значений. Достаточно заглянуть и в словари русского языка, чтобы убедиться в многозначности многих слов. Это обстоятельство используется для манипулирования, но оно же может привести и к определенным неожиданностям.

Вспоминается одна история из жизни автора. В первый год преподавания в провинциальном вузе читаю лекцию студентам первого курса. Чтобы освежить восприятие студентами сложного математического материала, привел факт научной продуктивности французского математика Огюста Коши: «Этот математик был настолько плодовит, что только для публикации его работ был основан научный журнал...» Эти слова потонули в дружном смехе студентов. Яне сразу понял, что же их так развеселило. Оказалось, слово «плодовит». Студенты были из семей, близких к сельскому хозяйству, и «плодовитость» понимали в смысле принесения приплода (свиноматками, кроликами). Я же был максимально далек от этих реалий и понимал под этим научную продуктивность ученого.