Теперь перейдем к другой теме — поговорим о памяти. Что считать памятью? Здесь на сегодняшний день существует два крайних мнения. Первое заключается в том, что память считается способностью мозга воспринимать, сохранять и оживлять следы различных впечатлений и воздействий.* Один физиолог в конце XX столетия дал такую формулировку: память есть всеобщая функция организованной материи. Не обязательно даже живой, а просто организованной материи. Это одно мнение. Второе мнение считает память способностью воспроизводить' образы прошлого с более или менее ясным знаком этого прошлого. Вот это и есть два крайних мнения, которые в том или ином виде живы до сих пор. И нам очень важно понять, в чем заключается недостаток каждой из этих теорий.
Итак, память как способность получать, сохранять и оживлять следы всех впечатлений. Несомненное зерно истины здесь заключается в том, что способность сохранять следы — это обязательное, непременное условие памяти. Но способность — это еще не память. Во-первых, такая способность присуща даже неживой материи: например, след, который оставляет телега, проезжая колесами по влажной земле. В основе такого представления о памяти лежит предположение, что память как психическая способность заложена в самой материи. Только при способности запоминания материя может что- то порождать. А иначе это рассеянная субстанция и ничего больше Значит, нечто психическое лежит в основе самой материальной жизни. Ну вы, конечно, понимаете, как далеко это лежит от того, что мы понимаем под памятью. Но, с другой стороны, если мы понимаем память как образ прошлого с более или менее ясным знаком этого образа, то это специфически человеческая память. Отсюда следует, что животное не может обладать такой памятью. Однако это не так. Значит, необходимо определить, что же такое память, что именно мы сделаем предметом психологического исследования памяти.
Очень важно заметить, что способность получать, сохранять и воспроизводить следы — это только предпосылка памяти, но еще не сама память. Это, я бы сказал, скорее способность что-то учить, что- то приобретать в жизненном опыте и совершенствовать свои возможности. Но это не специфическая форма деятельности, которой является память. Когда же мы можем говорить о памяти в собственном смысле этого слова? Тогда, когда возникает образ того, что имело место в прошлом опыте, хотя бы и без отнесения к прошлому, т. е. образ возникает без актуального воздействия. Конечно, если мы представляем себе образ, то, безусловно, созданный когда-то в прошлом^ но не обязательно относимый к прошлому. Образ уже сам по себе. И он может использоваться различно. Значит, вот такой образ — это, конечно, элементарная предпосылка памяти.
Но для человеческой памяти этого недостаточно. И об этом свидетельствуют хотя и редкие, но многоговорящие случаи так называемой криптомнезии. Это такое явление, когда человек точно воспроизводит то, что имело место в его прошлом опыте, но обычно воспроизводит это как продукт личного творчества, как то, что он сам выдумал.
Случаи криптомнезии неоднократно выявлялись на судебных процессах по обвинению в плагиате. Например, молодой писатель выпустил книжку сказок. Кто-то обнаружил, что в этой книжке есть буквальное повторение текста из произведения другого писателя. Так начался судебный процесс по обвинению в плагиате. Но на суде выяснялось, что автор действительно всё сочинил сам, а не списал у кого-то. Начинали разбираться, как же так произошло. И оказывалось, что эти сказки он слышал в раннем детстве, а потом забыл. Став взрослым человеком, он занялся писательской деятельностью, стал сочинять свои сказки Однако его сочинение сводилось к тому, что он воспроизводил в памяти давно услышанное и хорошо забытое. Так вот криптомнезии — это воспроизведение с большими творческими усилиями образов прошлого. Но человек не может определить, являются ли эти образы продуктом его личного творчества.
Человеческая память обязательно характеризуется отношением к прошлому. В связи с этим возникает целый ряд очень важных вопросов. Когда и из какой потребности возникает воспроизведение прошлого? И один из интереснейших моментов заключается в том, что в истории как человечества, так и каждого человека, обращение к прошлому возникает из отношения к будущему, а никогда не из воспроизведения прошлого как такового. Из отношения к будущему!
яга
Значит, нужно извлечь из этого прошлого какую-то информацию для будущего. И вот из потребности получить нужное для будущего и возникает обращение к прошлому. Поэтому у многих народов сказания о прошлом и само их прошлое, каким они его себе представляют, являются надуманными, т. е. именно такого прошлого у них не было, а сочинили они всё это для того, чтобы из такого героического прошлого брать нужные уроки на будущее. И здесь очень хорошо выступает основная функция памяти — помнить не только то, что было на самом деле, сколько то, что нужно для будущего. Значит, дело не в том, было что-то ИЛи не было, а в том, что же заслуживает должного внимания. Такое непосредственное отношение к памяти — это всякого рода поручения, которые нужно запомнить для того, чтобы выполнить их или непосредственно, или через какое-то время. У'примитивных народов существует даже специальное орудие памяти. У них есть так называемые жезлы вестников — это палочки, на которых делаются зарубки так, чтобы вестник знал, что он должен будет рассказать какой-то семье, живущей в другом месте. Он делает одну зарубку. Потом он идет к другому человеку, тот ему что-то рассказывает для передачи далеко живущему человеку. Вестник делает вторую зарубку и т. д. Значит, вот такое орудие памяти — палочки, на которых делаются зарубки, и каждая зарубка связана с определенным поручением, и потом вестник отправляется с такой палочкой обычно очень далеко, и там по сделанным зарубкам он вспоминает и передает одну весть за другой
Память вообще возникает из отношения к будущему, из нужды запомнить то, что понадобится в будущем. И только уже на довольно высоком уровне культурного развития возникает память о том, что действительно было, а не просто о том, что полезно на будущее.
В связи с этим возникает еще одна особенность человеческой памяти — связь памяти с объективной категорией времени. Другое дело — насколько эта категория точно установлена, имеются ли для нее объективные астрономические характеристики, или это приблизительное, необязательное, не совсем объективное время Итак, фиксируются какие-то события внешней истории на объективной сетке времени, на которую затем проецируются отдельные события из личной жизни человека А пока нет объективной сетки времени и пока личные события не спроецируется на эту объективную сетку, до тех пор нет и того, что называется человеческой
памятью. Этим объясняется наличие двух периодов естественной беспамятности в развитии каждого человека. Один из периодов систематически повторяется, а другой возникает только при определенных условиях.
Первый — это период раннего детства, младенческой амнезии, естественного беспамятства. Потому что ребенок тогда живет без представления об объективном времени. Хотя этот период необыкновенно важен и чрезвычайно насыщен психическим развитием, как правило, всё это потом остается вне нашего произвольного распоряжения. Кроме особенно аффективно окрашенных событий.
Второй период появляется лишь у тех, кто по обстоятельствам своего индивидуального развития, скажем из-за тяжелой болезни, выпадает из объективной жизни. Обычно это происходит в период полового созревания, резкого переключения интересов, слома мировоззрения, изменения типа мышления и в относительно материально благополучных семьях. Ребенок в это время уходит в себя, стесняется делиться своими переживаниями со взрослыми, так как не умеет это сделать, и поэтому замыкается внутри своих неопределенных, мучительных психических переживаний. Когда ребенок выходит из этого периода (а он может длиться и несколько лет), он помнит, что это было время интенсивной внутренней жизни, но что там происходило, этого он не помнит. Но это в тех случаях, когда ребенок, подросток уходит в себя. Когда же это невозможно (обычно по условиям воспитания или материальной жизни), тогда этого периода может и не быть.
Когда нет проекции внутренних переживаний на сетку исторических событий (это не обязательно большая сетка, на ней могут присутствовать такие события, как переезд в другой город, — это тоже объективное событие), тогда нет и возможности вернуться к прошлому — нет памяти во втором смысле. А память в первом смысле — память как возможность воспроизведения образа — сохраняется и часто используется в сновидениях. Они же этой границы не знают и могут заимствовать впечатления из разных источников, но для произвольного воспоминания обычно остаются закрытыми.
Итак, человеческая память обязательно связана с проекцией жизненных событий, впечатлений и переживаний на объективную сетку времени, т. е. она характеризуется специфическим отношением — запоминанием прошлого ради будущего.
Прежде чем перейти к рассмотрению основных видов памяти — произвольной и непроизвольной, остановимся на некоторых теориях памяти, потому что эти теории довлеют над нашим сознанием, даже сознанием тех людей, которые вопросами памяти не занимаются, и тем более довлеют над психологами. И в науке, и среди обывателей (а мы все являемся ими в вопросах, которыми специально не занимаемся), еще не отмерла старая механическая теория памяти. Наоборот, в последнее время она получила существенное подкрепление. Эта теория памяти заключается в том, что внешнее воздействие падает на мягкую почву мозга и оставляет в ней следы таким же образом, как колесо телеги на влажной земле. Эта механическая теория исходит из того, что всякое воздействие на любой объект оставляет на нем более или менее явный след. Если почва достаточно восприимчива, то получается ясный след, а если не очень восприимчива, — слабый след. Эта примитивная теория господствовала многие века и привела к тяжелым последствиям. Она привела к тому, что обучение рассматривалось как многократное повторение необходимых воздействий, причем повторение должно быть как можно более однообразным, потому что каждое новое воздействие должно попадать точно в след предыдущего, т. е. углублять след все больше и больше, пока он не станет достаточно глубоким, чтобы сохраниться надолго. А отсюда проистекала жестокая педагогика зазубривания, которая оправдывалась еще таким дополнительным соображением: сначала заучи, а когда станешь старше и умнее, тогда и поймешь. Это очень часто встречается, и мы в силу своего авторитета, бывает, говорим детям: «Не спрашивай, почему да как, а раз тебе дали — то выучи. Поймешь потом, а сначала выучи». Это очень вредный подход, который был опровергнут только Павловым. К сожалению, и его опыт мало использовался в для критики этого подхода.
Павловская теория содержит ряд важнейших положений, но одно из них, очень существенное для нашей сегодняшней темы, заключается вот в чем: воздействие не оставляет следа, если оно не получает подкрепления. Само по себе воздействие, падающее на мозг, если за ним не следует чего-то существенно важного для животного, — такое воздействие следа не оставляет. Более того, мозг начинает защищаться от этого воздействия. Раз оно безразлично, ничего важного за ним не следует — зачем же его воспринимать?
А если оно все равно падает (или свет, или запах), но за этим ничего не следует, то мозг начинает защищаться от этих безразличных воздействий, затормаживая ту область, на которую падает раздражение, и мы перестаем его воспринимать. Это понятно. Ведь на наши органы во время бодрствования непрерывно падает множество безразличных раздражителей и если бы все они оставляли следы, хотя бы слабые, тогда мозг был бы оглушен. Это не биологическая точка зрения, а механическая: падает воздействие — и остается след. Живой орган не может так жить и работать. Ведь все впечатления накладывали бы след друг на друга, и как бы мы могли из этого хаоса выделить то, что действительно важно для нас?!
Это первое положение, что само по себе воздействие не запечатлевается. Оно обязательно должно сопровождаться чем-то значительным для организма, неважно — положительным или отрицательным, но значительным. Оно должно выполнять роль сигнала, который предупреждает о чем-то полезном или вредном, о чем-то таком, к чему вы должны подготовиться. Только в этом случае воздействие будет запечатлеваться.
Второе положение состоит в том, что за безразличным воздействием должно следовать что-то важное, имеющее отношение к потребностям организма. Это могут быть пищевые потребности, защитные и любые другие. Ведь воздействия не сами по себе важны для организма, а важно, какое отношение они имеют к организму Значит, второе положение — это обязательное наличие актуальной потребности.
Третье положение, которое часто упускается из виду самими представителяхми учения о высшей нервной деятельности, заключается в том, что отношение безразличного раздражителя будущего сигнала к последующему значительному событию, к тому, что называется подкреплением, должно выступить перед животным как связь между сигналом и последующим подкреплением.
Если животное испытывает потребность в пище или эту потребность мы создали сами, держа животное голодным, экспериментатор включает сигнал, за ним действует значимый для животного агент (подкрепление). Но условный рефлекс не образуется, так как животное не может установить связь между одним и другим. Связь не возникает сама собой между сигналом и подкреплением. Эта связь должна быть выделена, проложена с помощью ориентировочно-
исследовательского рефлекса. Если животное неспособно выделить, уловить эту связь, тогда условный рефлекс не образуется. В этом отношении интересны некоторые опыты, проведенные в павловских лабораториях.
Один из его учеников занимался дрессировкой лошади. Однажды он решил попробовать сформировать у лошади такое же подава- ние передней ноги, какое очень легко можно получить у собаки. Собака очень быстро начинает на слова «дай лапу» поднимать переднюю лапу. Но достаточно несколько раз самому поднять лапу собаки, говоря «дай лапу», и после этого поощрять ее лакомством, как она уже сама начинает поднимать лапу.
У лошади это требует огромного количества раз (более 1200). Исследователь поднимал переднюю ногу лошади, после этого давал ей поощрение — кусочки моркови, что для лошадей является лакомством, как для нас трюфельные конфеты, а лошадь продолжала смотреть на него, не понимая, чего он от нее хочет. Дрессировщик был совершенно обескуражен. Потом однажды он по- дозвл лошадь, а у барьера стойла лежал бочонок. Когда лошадь подошла к барьеру, ей пришлось переступить через бочонок. В этот момент дрессировщик сказал: «Дай ногу». И на следующий раз она начала подавать ему ногу. Оказалось, что пассивное движение не увязывалось у этого животного с подкормкой, которая следовала за сигналом. А активное собственное движение привело к требуемому результату с первого же раза. Потом дрессировщик пришел к выводу, что животное действует в пределах своих жизненных условий. В пределах этих условий у лошади никто никогда не требует ногу, и вообще для животного это совершенно непонятная ситуация. А переступать через что-то и для этого поднимать ногу — совершенно для него естественно, и это движение, как активное, хмоментально связывается с подкреплением. Вот ведь и собаку научить поднимать переднюю лапу очень легко, а попробуйте научить ее поднимать заднюю лапу — это очень трудно, так как это выходит за пределы ее жизненных условий. Переднюю же лапу собака поднимает очень часто: например, останавливается перед чем-нибудь и, обязательно внимательно присматриваясь или прислушиваясь, сама поднимет одну переднюю лапу. Значит, все дело в том, встречаются ли нужные для образования связи в жизненных условиях.
Другой пример — дрессировали пчел. На стол клали картофель, на нем рисовали всякие геометрические фигуры и на некоторые из них ставили баночки с медом. Хотели посмотреть, можно ли выдрессировать пчел на запоминание рисунков. Оказалось — очень трудно. Но когда геометрические фигуры заменили рисунками цветов, пчелы это «поняли» очень быстро. Рисовали ромашку, ставили на нее чашечку с медом, и через несколько раз пчела летела на этот рисунок, хотя меда там уже не было, его убрали. А ведь рисунок ромашки куда сложнее треугольника. Оказывается, дело не в сложности, а в жизненной значимости.
Значит, мало того, чтобы была потребность, мало того, чтобы был сигнал, предупреждающий о подкреплении, нужно еще, чтобы животное могло проследить связь между сигналом и подкреплением.
Интересны и такие опыты. Они проводились в последние годы жизни Павлова. Эти опыты говорили о том, что без всякого другого подкрепления (как говорил Павлов, без делового подкрепления), а на одном только ориентировочном подкреплении можно поддерживать рефлекс, можно образовать новую прочную нервную связь. Опыт ставился таким образом: на стол ставилась собака, перед ней зажигалась лампочка, а сбоку раздавался звук. И вот загоралась лампочка, потом — звук. Через очень короткое время собака начинала смотреть на лампочку еще до ее загорания, а затем на то место, откуда должен был исходить звук.
Как будто бы образовалась новая связь. Но так как вообще этот ориентировочный рефлекс быстро угасает, если не подкрепляется, а в опыте никакого подкрепления не было, то надо было место источника света вовремя менять (то ближе, то дальше, то немного в сторону, то он сплошной, то мигающий), то же самое делали и со звуком, т. е. все время чуть-чуть меняли оба безразличных раздражителя. Таким образом сохраняли рефлекс все время живым. Но внешнее поведение — это еще малое доказательство, нужно было доказать, что действительно в мозгу животного образуется новая связь.
Был проведен такой контрольный опыт. Описанный выше опыт — это первая часть опыта. Вторая часть заключалась в том, что на свет давалась подкормка, через некоторое время при загорании света у собаки начинала выделяться слюна. После этого давалась контрольная серия. Она заключалась в следующем — животному давался звук, который никогда не был связан с выделением слюны,
ЩЗ
и вдруг после этого звука у животного начинала течь слюна. Почему? Потому, что в мозгу животного звук связан со светом (в первой серии), а свет связан со слюновыделением (вторая серия). И вот когда мы даем звук, то по установленной в мозгу связи раздражение идет к центру света, а оттуда уже к слюноотделению. Таким образом объективно было доказано, что безо бсякого подкрепления, только на ориентировочном рефлексе, если его поддерживать живым, можно образовать новую и очень прочную связь. А с другой стороны, если вы даете очевидную для вас связь раздражителя и подкрепления, а животное не может установить связь между ними, никакой связи не образуется. Значит, можно сказать так: важнейшими условиями образования того, что обычно называется грубо следом от падающего впечатления, будет увязка этого впечатления с чем-то другим, что является значительным для организма, и через это подкрепление — отношение к потребности. Значит, здесь выделяются два момента: наличие потребности и наличие соответствующей ориентировочной деятельности, которая устанавливает связь между сигналом и подкреплением, тем, что имеет значение для этой потребности.
Очень важно понимать, что такое потребность. Когда мы имеем органические потребности, нам кажется, что это у самого организма возникают какие-то побуждения. Это не так. Потребность — это отражение системы условий, в этой системе должен быть найден какой-то ответ на эту систему условий. Органическая потребность — это только частный случай. А в общем потребность всегда есть отражение некоторой задачи, где есть условия, есть так или иначе сформулированный вопрос о том, чего недостает и что должно ответить на требование этих условий.
Система этой потребности чрезвычайно избирательна. Если вы хотите, чтобы запомнилось что-то, нужно создать потребность именно в этом, а не в чем-то другом, пусть даже подобном. А часто бывает так, что ребенок учит, допустим, что-то по грамматике не потому, что она его интересует, а потому, что он или боится наказания за невыученное, или хочет получить награду за выученное, т. е. ради чего-то другого. Это очень плохо. Наоборот, необходимо создать потребность в том, что должно быть выучено Если такая потребность создана не будет, запомнить что-то будет очень трудно. Надо создать потребность адекватную предмету запоминания.
И второе — надо создать ясную связь между элементами, что должно быть усвоено. Это дает объяснение, почему для запоминания так важны эмоции. Очевидно, все слышали знаменитое выражение «память сердца». Говорят, она сильнее памяти рассудка. Эмоции обеспечивают наличие потребности. Именно поэтому хорошо запоминаются сильные эмоциональные потрясения. Очень хорошо идет запоминание в просоночном состоянии, когда очень обнажены связи того, что нужно субъекту. Обеспечения ясной связи между элементами, подлежащими запоминанию,, можно достичь или рациональным очищением этой связи, иди патологическим сужением сознания. Это дает одинаковый результат. Это не должно поражать, так как суть этого заключается в том, что нужна ясная связь между элементами, подлежащими запоминанию. Всегда должны быть прямая потребность в элементах запоминания и четкая связь между этими элементами.
В последнее время в учении об этологии выдвинуто представление об импринтинге, т. е. прямом запечатлении. Это учение возрождает старую теорию о запоминании как прямом запечатлении, т. е. механическом запоминании. Об ошибках этой теории поговорим в следующий раз.