Сроки пригодности трупа для собирания и использования его крови имели большое значение для дальнейшей работы. Несмотря на то, что собирая посмертную кровь из нижней полой вены для первой серщ! наших опытов, мы каждый раз могли убедиться, что даже через шесть часов после смерти кровь остается совершенно жидкой и не содержит кровяных сгустков, вопрос о возможности раннего свертывания крови внутри сосудов трупа продолжал нас озабочивать. Это вполне понятно, если вспомнить с какими трудностями именно в этом пункте мы столкну* лись при наших опытах на собаках.
Г1о счастью, чем дальше шла наша работа, тем все яснее становилось, что кровь умершего человека как внутри сосудов, так и будучи впущена в посуду свертывается значительно меньше и медленнее, чем это бывает при прижизненном взятии. К этому вопросу нам еще придется вернуться в главе о консервации посмертной крови, здесь же упомя пем только, что в пределах тех сроков, каких мы придерживались до сил пор, т. е. до 8 — максимум 10 часов после смерти, кровь оставалась еще совершенно жидкой.
Наблюдения в этом направлении мы могли провести па очень зна чительном материале аутопсий, производимых в прозектории нашего ин ститута. Присутствуя на вскрытиях, производящихся в довольно разно образные сроки после смерти, мы старались попутно заметить, насколько часто и через сколько часов после смерти можно встретить кровяные сгустки внутри крупных и среднего калибра вен. Оказалось, что это — очень редкая находка даже через двое суток после смерти:              типические
агональные сгустки обычно находят только внутри полостей самого сердца. Прозекторы тоже подтвердили, что в обычные для больничных вскрытий сроки вены трупов, как правило, содержат вполне жидкую кровь.

Второй неизмеримо более важный вопрос это — сроки стериальностп и атоксичности трупной крови, остающейся внутри кровеносных сосудов. Проблема эта связана с рядом других вопросов, недостаточно еще изучен пых и получающих ныне полную актуальность. Таковы, например, вопросы о сроках и темпах трупного окоченения и характер влияния этого процесса и его обратного развития на состав крови. Ведь легко допустить, что сложные процессы, происходящие в огромной массе мышечной протоплазмы при процессах окоченения и его обратного развития, сопровождаются выпадением жидких продуктов распада и метаморфозы бел ковых тел. А эти продукты могут путем диффузии проникать внутрь сосудов.
Мы вплотную подходим, таким образом, к пресловутому вопросу о трупных ядах. Ни одного раза на многие тысячи переливаний посмертной крови нам не пришлось видеть никаких клинических признаков интоксикации за исключением отдельных случаев, о которых мы упомянем в клинической части этой работы, но спешим указать, что почти все эти несерьезные осложнения точнейшим образом соответствовали тому, с чем нам приходилось неоднократно сталкиваться и при трансфузии крови от живых доноров, когда те же явления протекали порой гораздо более бурно. Мы готовы утверждать, что в пределах тех сроков, в которые мы собирали нужную кровь, последняя была свободна от вредных токсинов или же содержала их в таких малых количествах, кои не могли дать никаких клинических признаков интоксикации.
Нам могут возразить, что такие незначительные признаки интоксикации трупными ядами могли быть скрыты общей благодетельной картиной переливания крови, дающей нередко немедленное оживление самых ослабленных пациентов. Пусть так, по тогда с этими ничтожными, неуловимыми признаками интоксикации считаться и не стоит. Зато можно указать, что в целом ряде случаев, где мы делали переливание посмертной крови больным в относительно хорошем состоянии (укрепляющие профилактические трансфузии у больных раком без кахексии, подготовляемых к операции), и где не могло получиться большого клинического улучшения, побочное токсическое действие должно бы, пожалуй, оказаться заметней. Никаких признаков такового мы не наблюдали ни разу.
Несмотря па все сказанное, мы относимся крайне серьезно к вопросу об удлинении сроков взятия крови из трупов. Это видно хотя бы из того, что мы до сих пор не решаемся еще использовать трупы через 12 часов после смерти. Наши опасения поддерживаются мыслями над единственным случаем смерти после переливания трупной крови, о котором мы подробно скажем и можно допустить, что труп утопленника, кровь которого была перелита, пробыл под водой значительно дольше указанного нами времени (9 часов).
Из обстоятельств, могущих существенно влиять на сроки от смерти до момента взятия крови, следует указать прежде всего на температуру, в которой за это время хранится труп. Естественно думать, что при прочих равных условиях процессы распада белков будут совершаться медленнее при пониженной температуре. Поэтому нам всегда казалось, что выгоднее всего хранить трупы при температуре немного выше нуля. Можно также предполагать, что и для живых форменных элементов крови такая температура создаст условия, близкие к состоянию анабиоза. Что такие пониженные температуры не вредят жизнеспособности эритроцитов, мы убедились, сохраняя выпущенную кровь в посуде при температуре от 1 до 3° по две неделя и даже дольше.
Напротив того, хранение трупа в жаркое летнее время без охлаждения, особенно на прямом солнечном свете должно резко сократить сроки
для возможного использования его крови. Многие вспомнят, что происходило в течение нескольких часов с трупами убитых на фронте и оставшихся неубранными на поле сражения в жаркие, солнечные июльские дни!
Наконец те же температурные соображения имеют серьезное значение в смысле скорости проникновения инфекции из кишечника в брыжеечные вены. Опыты М. К. Костюкова показывают, что при комнатной температуре микробы впервые начинают появляться в крови брыжеечных сосудов через 20 часов после смерти. Трудно сомневаться, что в более благоприятной температуре инфицирование крови наступит раньше; равным образом весьма вероятно, что трупы, находящиеся в охлажденном состоянии, сохранят стерильность крови свыше суток.
Практически в наших условиях чаще всего приходится иметь дело •с трупами, доставляемыми в самые первые часы после смерти. У громадного большинства этих трупов кровь брали в сроки от 3 до 5 часов после смерти. Это именно те сроки, с которыми чаще придется иметь дело в условиях больничной работы. Помимо вышеизложенных соображений первостепенной важности, мы не хотели удлинять сроки хранения трупов еще и по мотивам чисто технического порядка: наступающее трупное -окоченение сильно затрудняет сами манипуляции с трупом до венесекции гг после нее.
Вполне правдоподобно, что и количество собираемой крови должно быть больше из трупа мягкого по сравнению с таковым в полном развитии окоченения. Действительно, в первом случае опорожняющиеся сосуды, залегающие во вполне еще мягких тканях и органах не будут встречаться с препятствием для спадения, и кровь свободно будет вытекать из мягкостенных сосудов. Иное дело, когда большая часть сосудов очутится фиксированной в окоченевших тканях. Легко допустить, что кровь будет вытекать хуже даже из нижерасположенных отделов сосудистой системы, поскольку опорожняющееся вышерасположенное русло не может спадаться.
Именно так и случалось у нас на практике, когда при вполне развившемся уже окоченении мы часто собирали крови меньше, чем это можно было бы ожидать. Надо, впрочем, оговориться, что изредка и из вполне окоченевших трупов мы неожиданно получали большие порции крови, но эти отдельные случаи не могут, как нам кажется, изменить ни всех вышеизложенных теоретических соображений, ни фактических данных.