однажды мой знакомый в минуту откровенности разговорился: «Я считаю себя христианином, но свободомыслящим. Я один из тех, кто хочет соединить христианскую веру с реальными требованиями современной жизни. Я за идею, а не за догму: раз мир изменяется, значит и христианство должно измениться, иначе оно перестанет удовлетворять потребности наших современников, и Церковь окажется в изоляции, как бы огражденной «китайской стеной» от общества.

Я за союз религии и науки; я не фанатик и поэтому убежденный сторонник легализации абортов, но мне хочется внести в этот вопрос максимальную ясность: убиваем ли мы во время аборта человека или нет? Поскольку я христианин, то должен признать, что здесь имеет место убийство, но убийство мотивированное — жертва индивидуумом ради блага и существования человечества. Поставить общественный интерес превыше личного является моральным действием, не противоречащим христианству. Во всех странах, в том числе и христианских, существует суд. Суд — это самозащита общества от людей, посягающих на его безопасность и благополучие. В необходимых случаях суд выносит смертный приговор. Нерегулируемая рождаемость грозит общественным интересам, поэтому аборты — вид самозащиты общества от тех потенциальных жителей земли, которые могут нарушить экологию и создать излишние проблемы. Даже в древнегреческих городах-государствах, в том числе в гуманнейшем из них Афинах, существовал закон, ограничивающий число жителей: тех людей, кто оказывался в городе сверх установленной нормы, высылали в принудительном порядке в греческие колонии, расположенные на огромном пространстве эллинистического мира. Даже великий Сократ чуть не попал в категорию людей, подлежащих высылке из-за опасности перенаселения процветающей столицы. Вот и мы, через аборты, посылаем нерожденных младенцев из этого мира, как говорится, в мир лучший. Но, все-таки, гуманизм должен быть соединен со справедливостью, поэтому давайте рассмотрим вопрос о том, что представляет собой человек, как определяет его наука. Аристотель писал: «Человек — общественное существо». В книгах современных антропологов находятся такие определения: «существо умелое», «существо разумное». Одно из этимологических значений слова «ант- ропос» — это «стоящий прямо». Такой же смысл имеют латинский термин «гомо эрек- тус» и русское слово «человек» — голова устремлена вверх. Есть и другие названия: «существо, производящее орудия производства» и др.

Я христианин, и поэтому признаю, что нерожденный младенец — человек, но, в то же время, я должен опираться на науку и рассматривать аборт как необходимый способ селекции, учитывая при этом научное определение человека. Нерожденный младенец не отвечает ни одному из научных определений, следовательно, с научной точки зрения, он не может иметь человеческих прав. Человеческий плод не является общественным существом, и это не нуждается в особых доказательствах. Он не соответствует определению «прямостоящий» или «человек». Он не является «гомо сапиенс» — «человеком разумным», так как разум проявляется во взаимодействии с окружающим миром и включает в себя способность к логическому мышлению. Его нельзя назвать «человеком умелым», так как он представляет собой пассивного потребителя. Он не отвечает марксистскому определению человека, как «существа, изготовляющего орудия производства», поскольку не производит ничего, а живет за счет другого организма. Следовательно, к плоду нельзя приложить те определения человека, которые дали нам наука и философия, определения, отличающие человека от прочих существ земли. Поэтому, с точки зрения научных представлений и философских категорий, аборт не может быть назван убийством, а только прекращением беременности.

Я — за селекцию, основанную на объективных научных данных, но не следует быть односторонними: нужно сделать принцип селекции универсальным, основанным на философских определениях человека. Когда человек выпадает из этих категорий, то он перестает быть человеком, становясь каким- то безликим существом.

Я стою за право родителей убивать своих нерожденных детей, которые еще не вступили во взаимодействие с окружающим миром. Но я хочу уравновесить это право и другим законом: правом детей убивать своих родителей, когда у родителей по болезни или по старости утрачиваются свойства, определяющие человека. Без этого закона право родителей распоряжаться жизнью нерожденных детей будет односторонним и несправедливым — какой-то нравственной асимметрией. Но при узаконении обратного права, или даже обязанности детей — убивать родителей, законодательство приобретет уравновешенную и гармоничную форму. Главное, что здесь осуществиться принцип справедливости: родители и дети будут поставлены в одинаковое положение и станут равны перед законом.

Как мы сказали, «человек» — означает «стоящий прямо». Если родитель болен и не может стоять прямо, то он выпадает из категорий и определений человека. В таком случае дети имеют право убить его, как выродившееся существо. Это можно сделать гуманным способом, например, усыпить родителя, прикованного к постели, большой дозой морфия. Но справедливость требует умертвить его так, как уничтожают младенца в утробе — разрезать его заживо на части, отсечь ему руки и ноги, и сдать его на производство косметического крема. Если родитель впадает в маразм или у него развивается склероз, то он перестает быть «человеком разумным», следовательно, он уже мало чем отличается от обезьяны, а вернее — обезьяна превосходит его своей смекалкой. Это вполне обоснованная причина, чтобы освободить себя от ненужной нагрузки: заботы о человеке, который путает лица и имена, и даже не узнает своих детей.

Один из аргументов защитников абортов —

это боязнь перенаселения земли, следовательно, уничтожая впадших в старческое слабоумие родителей, дети предохраняют человечество от угрозы перенаселения. Убивать отдельных лиц ради счастья коллектива — это один из примеров практического гуманизма. Теперь врачи все более настойчиво требуют при обнаружении какой-либо болезни у ребенка делать аборт, а в некоторых случаях (например, при радиоактивном облучении) аборт производится и без согласия женщины. Поэтому, если следовать справедливости, дети должны иметь право резать глотки своим родителям. А так как диагностика плода часто бывает ошибочной, то и родителей можно убивать уже по одному подозрению в существовании болезни. Одно из названий человека, данное ему в последнее время, — это «существо умелое». Если престарелые родители перестают уметь делать что-либо, кроме умения ворчать, то дети вправе прекратить их уже никому не нужное существование — не обременяя общество пенсионными расходами. Если женщина может пойти в больницу и объявить, что она решила сделать аборт, и врач должен согласиться с ее правом решать — жить или не жить ребенку, то зачем отнимать у детей подобное право решения — жить или не жить родителям? Если плод с недоразвитым телом еще не человек, то старик с деградирующим организмом — уже бывший человек В таком случае можно вызвать врача-геронтолога, который определит степень деградации, и даст детям справку, заверенную печатью, разрешающую ликвидацию слишком зажившихся родителей; а заодно и справку о том, что трупы родителей не являются инфицированными и могут быть употреблены на хозяйственные и медицинские цели. Родители, убивая своих неродив- шихся детей, не заботятся о захоронении их трупиков, почему же дети должны хоронить родителей в дорогостоящих гробах и оплачивать место на кладбище? Если можно убить младенца, из которого мог бы вырасти какой- нибудь новый гений или народный герой, то почему нельзя убить старика, который мало что доброго сделал за свою жизнь и еще требует от своих близких особого внимания? Где здесь логика? Почему нерожденного убить можно, а рожденного уже нельзя? Ведь правовые общественные законы должны основываться не на эмоциях, а на гранитном фундаменте справедливости. Закон о том, что плод уничтожить можно, а родившегося ребенка нельзя, является противоречием: ведь рождение — это всего лишь изменение внешних условий по отношению к уже живому существу, а вовсе не начало жизни. Получается, что человека, стоящего на одной стороне реки можно убивать, а на другой — нельзя. Здесь дело заключается, скорее, в эмоциях, а не в справедливости. Легче убить того, кого не знаешь; легче быть палачом, стреляющим в спину. При аборте, убийцам предоставляется «льгота», как бы психологическая защита — не видеть того, кого они осудили на смерть.

Есть еще один немаловажный фактор: законы составляют те, кто уже родился. Они не могут представить себя на месте нерожденных младенцев, но могут подумать о том времени (далеком или близком), когда они сами станут стариками. Поэтому законы, разрешающие аборт, не касаются лично их, а параллельное право на убийство тех, кто подвержен дегенерации, может обернуться против них самих. Если бы нерожденные младенцы могли бы издавать законы, то они дали бы право убивать и тех, кто решается на аборт, и тех, кто соучаствует в этом гнусном преступлении. Получается парадокс: незрелый плод можно сорвать с ветки и бросить в мусор, а перезрелый и гниющий — нельзя! Неужели надо ждать пока он сам упадет на землю? Если недозревший плод сорвут, то это никого не касается, а если сорвут разлагающийся — это преступление. Поэтому надо или защитить человеческую личность на всех стадиях ее развития и существования, или же уравнять чашу весов правосудия: разрешить уничтожать людей, отстоящих от общепринятого эталона. Эту мораль выразил поэт Гейне: Пусть мертвые тлеют в могиле, Живому дай жизнь и вполне,

А я — молода и прекрасна,

И сердце играет во мне.

Но если мораль Гейне была бы узаконена, то его самого следовало бы убить, как больного прогрессивным параличом, тем более что последние годы своей жизни Гейне провел в постели, словно живой труп.

Итак, если вы даете разрешение родителям посредством палача резать на части своих нерожденных детей, то дайте и детям право вешать у дверей своих домов собственных престарелых родителей. Но и это будет более гуманно, в сравнении с тем, что делают с младенцами, четвертуя их, возобновляя тем самым средневековую казнь, предназначавшуюся для самых лютых преступников.

Прибавим к сказанному и то, что дети при равном праве могут убить только двух людей — отца и мать, а родители лишают жизни гораздо большее число своих детей, так что и здесь полного равенства не возможно достигнуть. Но пусть хотя бы частично осуществится справедливость законов и симметрия прав человека».