В этом подразделе — фрагменты нашей психотерапевтической книги «Стресс войны. Фронтовые наблюдения врача-психолога» [Китаев-СмыкЛ.А., 2001]. В ней в беллетристической форме изложены результаты психологических исследований, проведенных мной на второй чеченской войне в 1998-2001 гг. Книга не только ?про», но и «для» тех, кто воевал на Северном Кавказе или просто жил там как «мирное население». Ее «психотерапевтические» тексты предназначены для их психологической реабилитации, для профилактики и облегчения посттравматических стрессовых расстройств. Я предлагаю читателю самому «извлечь» психологическую сущность проявления военного стресса, проделав анализ описанных ниже феноменов.

А. Ментальные преобразования у чеченских минеров- подрывников в динамике «минной войны».Факторы, побуждавшие чеченцев к минному террору. Что вовлекало жителей Чечни в «минную войну»?

Чеченцы — мирные и боевики — говорили мне примерно так. —

Во-первых, во время «зачисток» сел и спецопераций нас убивают российские солдаты. Нам надо защищаться. Но не у всех есть оружие. Вот мы и делаем мины-фугасы — оружие простое и надежное.

Вторая причина — нет работы. Соответственно, нет денег, чтобы кормить семью. А за подрывы танков, машин, БТРов тайные ?заказчики» платят хоть какую-то ?зарплату». Хорошие деньги регулярно получают только в исламских ваххабитских отрядах (джамаятах). Автор этих строк не спрашивал: ?Кто платит?» Вопрос глупый и опасный. Опрашивая, наблюдая, используя методы глубинной психологии, можно выявить сверх этих двух и другие психологические обстоятельства, ведущие чеченцев по дороге ?минной войны».

Третье, пожалуй, то, что они оченьлюбят мастерить, возиться с механизмами. Сделать что-то новое, — хотя бы фугас — своими руками им приятно. Подручных материалов (снарядов, бомб) для изготовления взрывных устройств российская армия оставляла в Чечне не мало. На много лет хватит.

Четвертое — то, что чеченцы всегда заряжены мужеством воинов и азартом охотников. Быть воином — почетнее. Если бы боевики просто взрывали российские мотоколонны, то психологически уподоблялись бы охотникам, ловящим добычу в капканы. Но «заказчики» оплачивают минный террор лишь при документальном подтверждении: когда, где и кто был подорван фугасом. Для этого отряды чеченцев «вооружены» портативными телевизионными камерами. Оплата — после предъявления кассеты, отснятой во время подрыва российских военных. TV- камера будто стреляет в жертву.

Но быть «будто» воином — не приемлет душа чеченца. Потому боевики стреляют еще и из всех видов стрелкового оружия в российских военных после подрыва.

Убийство врагов возвышает воинов. Чеченцам нравится запе- чатлять TV-камерой свои воинские подвиги. Хочется чувствовать себя в бою не затерянным в кустах у дороги бойцом, а телевизионным героем, которым через несколько дней будут восторгаться тысячи телезрителей.

Перед взрывом на дороге, перед расстрелом оставшихся в живых боевики планируют не только успешность боя. Они «организуют» съемочное пространство. Для них сражение становится художественным процессом с режиссурой съемок смерти «вживую». Подрывник «цивилизуется». Он уже не простой террорист, а «стрингер» (наемный теле- или кинооператор). Он и режиссер, у которого не все «актеры» знают, что их роли — это их судьба, судьба смертников.

Любительские документальные фильмы чеченских боевиков пользуются спросом у многих арабских, да и у западных СМИ. При просмотре этих фильмов гнетущий осадок обыденной жизни городского обывателя, как наждаком, счищает с души.

За время первой и второй чеченских войн горцы познали сладость мировой известности. Кто раньше знал о Чечне? Теперь все знают! Это ли не повод для национальной гордости.

Грохотторжества. Пятым психологическим обстоятельством, влекущим к участию в «минной войне», может быть то, что звук громкого взрыва особым образом влияет на людей. Звуковой «удар» — это одно из немногих физических воздействий, пробуждающих ужас перед обвалом, лавиной, ревущим потоком. Возникает желание бежать, спасаться, обессилев замереть, пережидая гремящую опасность.

Но если грохот тебе подчинен и ты сам «громовержец» и уверен в том, что гром для тебя не опасен, то врожденный страх превращается в экстаз ликования.

Объяснить психологический механизм этого превращения эмоций, позволяет взгляд в прошлое. Почему музыка «Битлз» так быстро была воспринята молодежью почти всех народов мира? Потому, что помимо музыкальных и смысловых достоинств она имела еще две особенности: —

очень громкое звучание, —

ритмичные звуковые «удары».

Теперь это массово использует шоу-бизнес. И в современных кино-залах применяют очень мощный стереозвук, чтобы пробудить у зрителей испуг, сразу же сменяемый радостью. Нередко на таком сеансе текут слезы по смеющимся лицам.

Откуда эта радость? Если опасность миновала — всегда радостно. Если гром предвещает опасность не для тебя, а для кинофантома на киноэкране, если в бою на киноэкране взрывается враг, а не ты, то твой страх, едва начавшись или даже не успев начаться, как бы отменяется твоим подсознанием, т. к. нет реальной опасности, хотя грохот предупреждает о ней. Сигнал о страшном становится вестником победы, дарящим радость избавления от опасности.

Такое переживание приятно и может вызвать пристрастие. Потому что ритмичные удары рок-музыки — это череда отмененных испугов, замещенных «кайфом». Его хочется повторять. Что-то подобное ощущают и террористы-подрывники, повторяя свои громкие акции.

Однажды спросил меня боевик-чеченец: —

Ты, психолог, скажи, почему, когда слышу взрыв фугаса, который я заложил, и вижу, как огнем корежит БТР, почему у меня тогда слезы текут, почему трясут меня рыдания? —

Может быть, ты жалеешь убитых? —

Нет! Я радуюсь и плачу. — Ответил он мне.

После таких «крокодиловых слез» (продуктов переворота- инверсии эмоций) может возникнуть жажда снова и снова слышать взрывы в кинозале или в реальной «минной войне».

Радости подрывника. Итак, у опытного, ловкого террориста- минера, возникает психологический феномен «упятеренной радости»: —

радость мщения; —

радость — удовольствие от мастерски выполненной и хорошо оплаченной работы; —

радость-гордость «киногероя»; —

радостное ощущение себя «человеком мира»; —

радость отмененного страха перед громом, превратившимся в грохот праздничного салюта.

Благодаря такой «комплексной радости» у минных террористов преобладает накал энергичной агрессивности. Этот психологический феномен присущ не только минерам Чечни. Он в ряду психологических причин минного террора, распространяющегося по разным странам. Жаль, что эта грань психологии подрывников не учитывается и не используется в контртеррористических мероприятиях.

Б. Эустрессовые и дистрессовые адаптационнооргастические ментальные реакции при боевом преодолении ужаса коллективной смерти. Наши исследования показали, что при поездках по Чечне у российских военных формируется своеобразный «минный синдром», состоящий из нескольких психологических комплексов. Их удается обнаружить лишь методами глубинной психологии. Об этих комплексах люди, проносящиеся на броне БТРов, конечно, не думают, как бы не знают. Но психологические комплексы действуют: создают настроение, влияют на поведение, формируют поступки, участвуют в организации боеспособности экипажей бронемашин.

Конечно, психологические комплексы — это условное, научное разделение сложнейшего массива человеческой психики. Ее сложность не постижима, но глубинная психология помогает понимать людей и облегчать им трудные ситуации.

Скорость — оргазм души. Первый психологический комплекс «минного синдрома» — радостное переживание скорости в пути. Наверно, каждый ощущал это в детстве. Наслаждение — быстро мчаться, проглатывая взглядом все новое и новое, несущееся навстречу и быстро уходящее мимо — в прошлое. Скорость рождает радость, экстаз.

Но есть боязнь взрыва мины в пути. Этот страх инвертируется (переворачивается), превращаясь в приятное ощущение; оно поглощается экстазом скорости. Более того, чувства людей на ревущей броне БТРов, танков становятся чем-то похожим на сексуальный оргазм.

Быстро мчаться, плавно качаясь, с каждым метром продляя свою жизнь. С каждой новой минутой она будто зачата заново. Кто зачат? Ты сам, проезжая на броне метры, километры дорогой смерти, даришь жизнь самому себе. Но уже себе другому, пронесенному сквозь смерть. Зачатие себя на каждом метре (с дрожью оргазма рокочущей брони).

Чем война не мужское занятие? Если бы не смерть бойцов- мальчишек, не оставивших потомства, если бы не гибель офицеров, оставляющих сиротствовать детей.

Наверно, то же ощущали древние наездники орды, мчащейся по землям сломленных врагов.

Конь— животное, часть всадника. Конь на скаку стремительно горяч, как и его хозяин-наездник. Кони стремительным галопом рвут пространство. Грохот копыт, как грохот гусениц и танковых моторов, разрывает, ломает надежды врагов на победу, на пощаду.

Проносящиеся на танке, на БТРе солдаты ощущают себя мчащимися на горячем живом существе, чувствуют себя частью живого, броневого динозавра. Рокот мотора заполняет ощущением мощи солдатские существа.

У некоторых опасность минирования дороги привносит привкус сладостной обреченности. Будто будущего нет, а танк несет в небытие. Тут и прошлое становится ненужным и ничтожным.

Психологический комплекс с экстазом от скорости, конечно, возникает не только у военных. Автор ехал в Чечне с двумя журналистами. Чтобы лишний раз не стоять в очереди у российского блокпоста, они хотели проехать, минуя его, окольной дорогой. У чеченок журналисты спросили: -

Не заминирована ли она? Те говорят: -

Может быть, заминирована.

Журналисты, возбужденные скоростью и опасностью поездки, стали кричать: -

Может быть, и не заминирована! -

Раз так— поехали! Если наедем на мину, то при нашей скорости она взорвется под задним сиденьем, под Леонидом Александровичем! Все, что случится, — опишем. Будет журналистская удача!

Возбужденные и радостные, мы трое помчались в объезд блокпоста. Ни малейших неприятных ощущений у нас не было. Мы пели и веселились. А автор-пассажир чувствовал себя молодым.

Даешь пространство! Второй психологический комплекс «минного синдрома» — чувство «овладения пространством», остающимся позади. Чувство победы над ним, над Чечней.

Лавина всадников в прошедшие века присваивала, конечно, не только пространство земли. Не убитые враги становились подданными пришельцев или рабами. Дома со всем уютом, еще не разграбленным ордой, уже ее собственность. То же ощущение присвоения пространства у солдат на броне, колесящих Чечню. Это архаическое чувство возникает независимо от того, жаждет ли человек такого «присвоения» или нет.

В этом виде психологический комплекс «овладения пространством» полезен солдату: бодрит, взрослит его, освобождает от страха (это активные, стенические проявления боевого стресса). Но бывает неблагоприятное проявление этого комплекса.

Вознесение. Третий комплекс —ощущение вознесенности над землей Сидя высоко на бронетехнике, солдаты чувствуют себя летящими над дорогой, над домами и жителями Чечни.

Надо отдать должное конструкторам: благодаря оченьхорошей «ходовой части» российских танков, БТРов, они проносятся по камням, пням, через воронки от взрывов плавно и мягко. Солдат на броне не трясет, их не подбрасывает, не клонит в стороны. Плавно несутся они и кажутся себе вознесенными не только над Чечней, но и над «минной смертью».

Что-то похожее испытывают пассажиры огромных туристических автобусов на автострадах. Но туристы в них «вознесены» лишь над дорогой с многочисленными автомобилями, над проплывающими мимо пеизажами, а солдаты на БТРе «вознесены» еще и над смертью.

Пыль дорог. В сухую погоду, в жару пыль брызгами летит из-под гусениц танков, из-под больших колес БТРов. Земля в Чечне из мельчайших частиц. Горячий воздух поднимает их вверх на десятки метров, стеной, облаками пыли. В этих черных облаках призраками чудовищ, отрыгивая солярную гарь, катит бронетехника. У броневых чудищ живые головы, они замерли, нахохлившись. Это головы солдат, сидящих на броне.

И бэтээры, и солдатики на них покрыты слоем пыли. Пятен камуфляжа не видно, их покрыла чеченская земля.

Головы солдат, едущих на броне, до бровей повязаны косынками. Лица до глаз замотаны тряпками или в масках. Все земляного цвета: танки и БТРы, одежда и лица. Автоматы и гранатометы тщательно обмотаны излохматившимися тряпицами, надо уберечь оружие от пыли.

Чеченцы, глядя на российских солдат, проносящихся на броне, ворчали: —

Боятся нас — лица скрывают.

Нет. Солдаты не боятся. Страх вытеснен скоростью и... пылью.

Прапорщик говорил мне: —

Пыль на марше — не хуже дымовой завесы, чеченам БТР почти не виден, из гранатомета или автомата им не попасть в нас

У солдат и офицеров после многочасовых, многодневных маршей по равнине сквозь пыль она пропитывает всю одежду. Черные тела под черным нательным бельем я видел в солдатской бане. В 15-м полку Таманской дивизии баню «развернули» из специального фургона в лесу, менее чем в километре от чеченских укрепленных позиций в окруженном тогда Грозном. Нет слов, чтобы описать радостных солдат с вениками, выходивших из парилки окунуться в холодном январском ручье.

Рассказывали, что солдатский бушлат б/у (куртка «бывшая в употреблении») так пропитан пылью, что тяжелее нового на 800 граммов. Это значит — солдат носит на себе почти килограмм чеченской земли. У солдат после марша одежда и лица земляного цвета. Волосы на головах торчат земляными клочьями

Пыль обезличивает. В сумерках бойцы, как движущиеся глыбы земли! Одинаково печальными кажутся их глаза, слезящиеся из-за пылевого конъюнктивита.

Наши психологические исследования показали, что эта обез- личенность — кажущаяся. Когда солдаты стали вроде бы не отличимыми друг от друга, тогда для каждого из них оказались очень значимыми их глубинные психологические особенности: различия мышления и эмоций, манеры поведения, способность подчиняться и подчинять. Став как бы одинаковыми внешне, солдаты начали лучше понимать и ценить друг друга. Быстрее возникала боевая привязанность, тяжелее была потеря погибших.

Под слоем одинаковой пыли психологические и моральные различия стали заметнее. Бойцы стали душевно ближе и дороже друг другу.

Конечно, были и «проблемные личности». Военный психолог, майор МВД Г-ов рассказал нам о контрактнике. Пыль, покрывавшая его в рейсах на бронетехнике, представлялась ему могильной землей, под которой его начали хоронить.

Мнимая гибель. Надо сказать, что «минный синдром» может у некоторых, у немногих людей проявляться в виде неблагоприятной пассивной формы военного стресса: нарастают замедленность и неуклюжесть (неточность) движений; разлаживаются боевые навыки, которые раньше, в неопасной обстановке тренировками были доведены до совершенства; возникает психическая депрессия; частым становится плохое настроение. Таких людей всегда очень быстро укачивает при езде на броне. Их тошнит и рвет (активизируется вегетативная, физиологическая «защита», довольно неуместная в подобной ситуации). Это «помогает» им оправдывать свой отказ от поездок с бронеколонной (и, может быть, спасает от гибели на мине)

Стараясь узнать, изучить переживания таких людей, автор их опрашивал. Один контрактник рассказал: -

Внутри БТРа ехать нельзя: при подрыве — стопроцентная гибель. Сверху на броне тоже ездить не люблю: чувствую себя голым, как ощипанная курица на кухонном столе, когда ее разделать хотят. Потому что в любую секунду чечен пулю в тебя всадит. И при подрыве фугасом — мало не покажется.

Не один он во время езды на бронетехнике чувствовал себя голым у всех на виду, ежесекундной мишенью для пули из автомата любого чеченского мальчишки. Это — неблагоприятная форма психологического комплекса «овладения пространством». Вместо победного «овладения» пространством — «беззащитность» перед ним. Она заставляет человека съеживаться, бледнеть, вызывает общую слабость, тошноту. Будто бы к этим людям, еще не убитым, подступала смерть, умирание. Но таких людей с пассивной формой военного стресса меньшинство среди едущих на броне У большинства — радостное воодушевление от скорости и опасности.

«Мнимое умирание» может стать более трагичным, когда человек, спасаясь от гнета страха смерти, вдруг начинает представлять себя умершим, уже прошедшим через ужас смерти. При этом ему может представляться, что другие люди, сослуживцы, товарищи тоже мертвые уже: «Они до меня умерли».

Вот пример В Чечне, в армейском батальоне заметили, что один недавно бравый офицер после гибели его друзей на мине психологически «сломался»: стал вялым нелюдимым.

В его еще не отправленном домой письме заметили коллективную фотографию, где над головами офицеров были пририсованы кружочки, как нимбы на иконах. И надписи над ними: «Убит, убит, убит...». Но они ведь были живы!

Офицера подлечили и отправили домой.

Что же с ним произошло? У него была неблагоприятная форма «минного стресса» с опасно-сильным психологическим комплексом «мнимого умирания». Им овладел ужас смерти, чувство тягостное, да еще и постыдное. Такой человек ищет облегчения в общении с друзьями. Но вскоре не только себя, но и их начинает зачислять в обреченные на гибель. Друзья и соратники видятся ему мертвыми; невольно думается: «Пусть я погибну после них!» Возникает психологическая раздвоенность: облегчает, что не первым убит я, но гнетет постыдность этой надежды.

Консультируя этот случай, мы попытались дознаться, почему тот офицер над головами своих мнимо убитых сослуживцев нарисовал нимбы, как над святыми. После ненавязчивых психотера певтических бесед с офицером выяснилось, что в мыслях у него было, вроде бы в шутку, примерно вот что' «Моих друзей и меня ждет святая смерть, мученическая, за веру в Россию, геройская. Они и сейчас живут святыми, обреченными на гибель. Моя смерть будет запечатана в почтовом конверте вместе с фотографией. Мне осталось жить до того момента, когда письмо вскроют дома. Я запечатаю на время свою смерть». Воттакая самобытная «магия». Это не болезнь, но «болезненное состояние»

Письмо того офицера не было отправлено, а он живым и здоровым уехал домой

Такое не часто, но случается. А рисование нимбов над головами на фотографиях одно время стало модным в одной воинской части, воевавшей в Чечне. Эта мода быстро прошла.

Недавно в переходе московского метро я слышал, как пел, собирая подаяние, ветеран чеченской войны:

Я убит под Бамутом; а ты — в Ведено. Как Иисусу воскреснуть нам, увы, не дано. Ты прости меня мама; что себя не сберег. Пулю ту, что убила; я увидеть не смог.

Эти слова говорят о смерти автора. Но она не случилась. Ведь он живой поет о себе умершем. Так пел и Александр Галич

о Великой Отечественной войне.

Мы похоронены где-то под Нарвой;

Под Нарвой, под Нарвой.

Мы были и нет.

Так и лежим, как шагали — попарно;

Попарно, попарно.

И общий привет.

Такие песни — психотерапия. Они лишь образно приобщают живых героев к мертвым. И освобождают выживших от чувства вины перед павшими.

% % *

В двух фрагментах из «психотерапевтической» книги, представленных здесь, можно увидеть старания использовать психотерапевтические (и психоаналитические) способы для: (а) уменьшения боевой конфронтации воюющих сторон, (б) облегчения посттравматических расстройств у боевых и мирных участников войны.

Я стремился (во фрагменте А) с позиции позитивной психотерапии: —

показать мирным людям, вовлеченным в войну, наличие у них удивительных этнических ресурсов выживания; —

способствовать повышению самооценки, гордой самореализации для вытеснения страха в, казалось бы, невыносимо опасных условиях жизни.

Во фрагментах Б. и В., наряду с указанными выше приемами, ведущими стали отрицание (denial) и сублимация.

Отрицание — защитный механизм отвергания болезненных переживаний как внутренних импульсов и как части самого себя, своих душевных, психотравмирующих самореализаций. По Зигмунду Фрейду, «отрицание» — реализация «принципа удовольствия» с частичным эмоциональным исполнением желаний.

Отрицание некоторых сторон себя в действительности более сложный процесс» [РайкрафтЧ., 1998, с. 117-118].

Хочу пробудить и усилить у читателей сублимацию защитноагрессивных, конфронтационных устремлений в творчество самопознания и самолюбования.

Одним из ведущих способов психотерапии, «заложенных» в тексты книги, из которой извлечены приведенные выше фрагменты, должно было быть уменьшение чувства вины, возникшего у военных из-за жестокостей их «боевого героизма», неизбежных во фронтовой обстановке. Жестокости в боях после войны виделись как «военные преступления» многими страдавшими от посттравматических стрессовых заболеваний (см. об этом подробнее в 4.5). Такое инвертированное представление «боевого героизма» провоцировалось «миротворческой общественностью» и средствами массовой информации после многих войн в разных регионах мира

Важным «примиряющим» фактором стало размещение на страницах моей книги анализа психологических мотивов обеих воюющих сторон, т. е. как бы «разъяснение-оправдание» мотивов их действий [Китаев-Смык Л. А., 1983]. И хотя это вызвало протест и раздражение у некоторых читавших нашу книгу участников войны в Чечне, все же благодаря выплескиванию протестных эмоций снижалась агрессивность конфронтации воевавших. Они проникались пониманием противостоящей стороны. 5.5.5.