А. Пароксизм страха при внезапной «дискредитации» личного пространства. Примером, противоречащим модели информационной перегрузки (как объяснительной при анализе проксимических показателей), служат результаты исследования, проведенного при нашем участии с группой добровольцев (солдат- срочников) в специально оборудованном тоннеле (во фрагменте ?полосы препятствий», предназначенной для тренировки военных контингентов).

В подземном, коленчато-изгибающемся коридоре периодически включалось тусклое освещение, с тем, чтобы испытуемый мог видеть только небольшой участок своего пути, т. е. пространство впереди себя на расстоянии 3-4 м. До следующего включения освещения тоннеля он успевал пройти примерно 5~6 м в темноте, т. е. в части пути, и продвигался на ощупь. В одном из участков тоннеля, в котором испытуемый должен был идти во тьме, подвешивался муляж, похожий на труп человека. Таким образом, что в то время, когда испытуемый в темноте наталкивался на него, свет загорался в очередной раз. Одна группа испытуемых знала о наличии муляжа, другой группе об этом не сообщалось.

«Вторжение» муляжа в персональное пространство испытуемых, наталкивавшихся на него в темноте, вызывало у них пароксизм (приступ) страха. «Впервые в жизни почувствовал, как волосы встали дыбом от ужаса» (из отчета испытуемого К.). «Все тело на миг свела ледяная судорога, когда висящий “труп человека” вдруг оказался между моими вытянутыми руками, когда я ощупывал стены в темноте» (из отчета испытуемого Г.). Страх возникал и у тех, кто не знал, и у тех, кто знал о возможном столкновении с муляжом человека. У вторых он был менее выраженным и менее продолжительным (согласно отчетам о самонаблюдении испытуемых).

В таких экспериментах у испытуемых-солдат было эмоциональное возбуждение с ожиданием испытания их боеспособности. На этом эмоциональном фоне приступы страха возникали, во-первых, из-за нарушения неприкосновенности личного пространства, когда в нем оказывался пугающий фантом. Во-вторых, из-за дискредитации человека как личности, всегда способной оберегать свое личное пространство. Такая дискредитация как бы предрекала неспособность противостоять опасностям и в дальнейшем. Так уже первый испуг становился «предсказанием» и других, еще больших ужасов.

Исключением, т. е. «непугливыми», были, во-первых, испытуемые, у кого страх мгновенно трансформировался в гневливое ерничество (минимально), в лихую ярость (максимально), т. е. в «злобную смелость». Во-вторых, «бесстрашными» оказывались испытуемые с устойчивой верой в несокрушимость личного достоинства, своего превосходства над любыми силами и событиями, унижающими их, т. е. вера в себя.

Успешный воспитатель отваги тот, кто правильно определит кого и как тренировать в преддверии боевых и житейских опасностей и сумеет воспитать честь, стойкость и смелость.

Б. Феномен удвоения эмоций. Неожиданным для нас явилось то, что у ряда «оповещенных» лиц наряду с чувством страха (по их мнению, одновременно с ним) возникали и эмоции, которые они характеризовали как «смех», «веселье». Подобные переживания возникали у «неоповещенных» только при затухании у них ощущения испуга, а не вместе с ним, т. е. «на фоне памяти об испуге, а не во время него» (из отчета испытуемого Г.).

Можно полагать, что чувство страха было обусловлено в значительной мере за счет неожиданности проникновения указанного муляжа в персональное пространство испытуемых. В данном случае возникал острый стресс, важное место в нем занимало защитное поведение в ответ на один из «примарных» (врожденных) стимулов опасности, к которым принадлежит неожиданное прикосновение (к числу таких стимулов принадлежат, помимо внезапного прикосновения, еще ряд воздействий: падение, громкий звук, вспышка света). Страх, вздрагивание, замирание — первая (программная) фаза активного эмоционально-двигательного реагирования при остром стрессе [Китаев-Смык J1 А., 1964, 1977 и др.]. Второй фазой (ситуационной) является экстатическое реагирование (см. 2.1.3). Ознакомленность человека с тем, что его ожидает псевдоопасность, вовлекала его в игровую ситуацию. Это создавало психологическую установку (преднастроенность) на игровое поведение с эмоционально позитивными переживаниями.

Такая установка в описанных выше опытах не могла «отменить» первую фазу активного стрессового реагирования (страх, вздрагивание). Тем не менее, преднастройка на игровую ситуацию способствовала актуализации одновременно с первой еще и второй экстатической фазы — преждевременного «торжества победы» над опасностью, хотя страх перед нею еще не исчез. Таким образом, и чувство страха, и экстатическая веселость активизировались одновременно. Эмоциональный накал испуга, надо полагать, способствовал появлению столь же выраженного начала экстатических переживаний (второй фазы стрессового реагирования), которые оказались значительно сильнее, чем можно было бы ожидать в аналогичной игровой ситуации, если эта ситуация была бы лишена фактора, генерировавшего испуг. Реакция на неожиданное проникновение в персональное пространство (как и реакция на другие «примарные» стимулы) вы звана скорее семантикой стимула (тем, что символизирует эти стимулы), чем их информационными физическими параметрами [DubosB., 1965], «программа» таких реакций сопряжена с фило-и онтогенетическим опытом.

В. Чем более умным кажется враг, тем сильнее испуг. Что ужаснее — интеллект или кровожадность врага?

Следует сказать об особой значимости угрозы «вторжения» в персональное пространство предмета, принимаемого за человека, в отличие от «вторжения» других объектов. Человек, неизвестный человек «символизирует» потенциально высокий уровень знаний. Если он враждебен, он может разгадать твои способы защиты, он может быть хитрее тебя, вместе с тем он может уничтожить тебя не только физически, но и морально. Таким образом, в ситуации стрессогенного проникновения в личное пространство является значимым интеллектуальное, мыслительное могущество объекта вторжения.

Для индивидов, верящих в существование сверхъестественных, магических сил, угроза «вторжения» в персональное пространство носителей таких сил может явиться более стрессогенным, чем угроза вторжения в него реального человека. Даже при отсутствии активных суеверий, если индивид не защищен убежденностью в своем превосходстве над иррациональными явлениями или активными знаниями способов мистификации, тогда столкновение с имитацией носителей «сверхъестественных сил» может привести к значительным последствиям. В качестве примера напомню о событии, случившемся в московской гостинице «Космос» еще в советские времена.

Тогда иностранные туристы для развлечения облачились в маски страшилищ, злых духов, т. е. маски, традиционно используемые в их стране во время карнавальных шествий. Местные жители, москвичи не знали о существовании такого рода масок. Дело происходило ночью. Дистресс у некоторых местных жителей достиг столь высокого уровня, что потребовалась врачебная помощь. Этот случай указывает на необходимость для предотвращения возможности страха перед «вторжением» в персональное пространство сверхъестественных факторов не только социокультурных норм, исключающих суеверия, но и знаний о различных конкретных приемах и способах мистификации.

К этому кругу вопросов примыкает проблема различного реагирования субъекта, например, при пользовании общественным транспортом в часы пик: агрессивно-грубое в одном случае — в толпе незнакомых людей (в мегаполисе), терпеливо-вежливое в другом случае— при наличии вокруг знакомых людей (вне- большом городе, где почти все друг-друга знают) [Sommer R., 1969]. Существует мнение о необходимости различать факторы «плотности» и «скученности», которые зависят от ситуационной обстановки, от направленности интересов, внимания и организованности большинства лиц, составляющих толпу [Evans G.W., Elchelman W., 1976; Stokols D., 1972]. Очевидна разница отношения друг к другу людей, тесно сидящих на стадионе во время спортивных соревнований, когда их внимание отвлечено друг от друга, и людей, тесно сидящих на скучном уроке или в ожидании лекции, где больше возможности для взаимодействия.

На вопрос: «Что страшнее— интеллект или кровожадность врага?» надо отвечать в каждом конкретном случае. Основное — это характер, достоинство, отчаянность, отвага человека, противостоящего врагу; даже его психологические установки, традиции, верования формируют его испуг и бесстрашие. Не случайно в больших религиях постулируется, что перед безгрешным, достойным теряют свою силу все демоны и черти. Праведный человек неуязвим силами зла, ему не надо их бояться.

А вот безумно кровожадному зверю может противостоять лишь сила, укрощающая (или уничтожающая) его. Бессилие рождает у жертвы ужас. Но сила духа, достоинства, правоты и еще вера в вечность души своей освобождают человека от страха перед любым врагом.

Г. Двуликая сексуальность. Равновесие матриархата с патриархатом.

а) Биполярность секса

Важнейшим компонентом любовных игр является максимальное проникновение партнера в личное пространство друг друга, когда перемешиваются игровая агрессивность и любовные отношения. Такое «проникновение» формирует межличностное пространство, рождающееся в игровой борьбе за право на него, за доминирование и одновременно за биполярное равенство в нем — гармонию двух полюсов: женского и мужского. Побудитель этих игр — эустресс сексуальной любви. Ведущий ее компонент — смутно осознаваемая, но остро ощущаемая потребность единения подсознательных, воплощений «Эго» врачующихся субъектов.

Проводя лонгитудинальные наблюдения, мы заметили, что абсолютно нарциссические личности (таких очень мало) ощущают уникальными свои достоинства и потому не способны к сексуальным чувствам (любви, оргазму) и еще к юмору; ощущения сексуальности и юмора возможны лишь при единения подсознательных воплощений Эго.

Сексуальный акт, в оптимальном его воплощении, создает единение мужской и женской самости с образованием телеснодуховного бисексуального пространства — зачаток и основу «семейного пространства». Результатом коитального акта искренне любящих становится их личностное преображение с эйфорическим ощущением своей уже семейной сущности, поначалу не вполне осознаваемой основы рождения и воспитания потомства.

Анализ эмоциональных переживаний у лиц, совершивших сексуальное насилие, показал, что во время преступления они находились «во власти двух эмоций»: сексуального желания, не лишенного чувства приязни, отдаленно напоминающего нежность, своего рода «любовь кжертве». Другое чувство — агрессивность — толкало насильника на борьбу с жертвой, на подавление ее противодействия. Нередко эти чувства задолго до преступного акта вынашивались и росли. Откуда эта двойственность, этот кентавр эмоций?

Детопроизводству в животном мире предшествуют: 1)

отбор лучшего партнера с качествами, обещающими максимальную жизнеспособность потомства, партнера, оптимально соответствующего врачующейся с ним особи; 2)

оптимизация функциональных соответствий особей в сексуальном контакте.

Отбору этих свойств служат «турнирные бои», после которых самки брачуются с победителями, либо испытание мужской особи женской (самка убегает, если самец не догонит, то рискует остаться без потомства). Оптимизация соответствия самки и самца достигается путем брачных игр. Первая их стадия —демонстрация и испытание партнера. При этом самец может догонять самку, якобы бороться с нею, проявляя или демонстрируя агрессивность. Его победа в «любовной борьбе» переводит агрессивное поведение в любовное ухаживание.

У людей при сексуальных контактах также возможны не только любовно-экстатические, но и агрессивные эмоции. Их уродливое гипертрофированное сочетание, подавляя интеллектуальное регулирование поведения, может вести к усилению опасного сексуального насилия.

б)О «матриархах»

Одновременное единение женской и мужской самости усиливает их специфические самостоятельности. И не только как отдельных индивидуумов. Семейная пара — мужчина и женщина, — даже до конца не понимая, ощущают, что вошли в реальное (или виртуальное) сообщество ответственно взрослых мужей и жен, т.е. обрели новые психосоциальные ниши-плацдармы, которые испокон веков были основами патриархата и матриархата.

Заметим, что квазиисторические предположения, что якобы некогда был исключительно матриархат, сменившийся патриархатом, не выдерживают критики. Эти два психосоциальных феномена равновесны и потому существовали всегда с большим или меньшим (обусловленным потребностями эпох) преобладанием того или иного. То патриархат, то матриархат становились более манифестированными (заметными) для посторонних наблюдателей (и многих нынешних историков).

Не вдаваясь в обсуждение этой темы, приведем примеры из совсем недавнего прошлого традиционных культур. Известно, что вражду, сражение кавказских мужчин может прекратить женщина, бросив между ними свой головной платок. Это не некое театрализованное действие, а ритуал, когда не любая женщина, а признаваемая всеми, «матриарх», совершает «неслыханный» поступок — обнажает голову — и знак своей чести и власти (особый головной убор матриарха) «приобщает» к основе жизни всех людей, т. е. кладет на «землю-мать» («нана- лата» — по-чеченски), сакрально объединяя ее с «землей отцов» («дай-мохк»).

Не стану подробно излагать всей мистической сущности такого властного вторжения матриархата в действия мужчин, это не попрание патриархата. И приведу еще один пример их взаимодействия.

В Чечне в начале 1995 г., после ввода туда российских федеральных войск, чеченские интеллектуалы — друзья автора этих строк, позволили ему быть свидетелем уникального события. Тогда решался вопрос — вступать ли чеченскому этносу (народу) в боевое (военное) противостояние с федеральными войсками.

Ночью, тайно, автор был доставлен на берег реки и там, из-за густых кустов, увидел удивительное зрелище. На берегу, на «заповедном» лугу, при лунном свете женщины танцевали ритуальный зикр — круговой хороводный танец с пением заклинаний и молитв. Руководила женщина — матриарх.

На мой вопрос, что это, мне разъяснили: —

Матриархат сейчас решает — быть или не быть войне. Только

после одобрения матриархатом у нас могут начинаться и завершаться войны. Такова традиция.

Не все осознают силу повседневного взаимодействия матриархата с патриархатом, однако они всегда стремятся к равновесию, которое кажется (манифестируется) преобладанием то одного, то другого. Нередко недооцениваются матриархальные влияния на жизнь людей и народов [Арсамаков А., 2006; Казеев Ш.М., Карпе- ев И.В., 2003; Леонтович Ф.И., 1883;Лаудаев У., 1871 и др.].

В обсуждаемой теме можно отметить еще один аспект. Толпы, взметенные и объединенные стрессом войн, революций, природных катастроф, якобы наделены женской сущностью. Это пытались увидеть и обосновать многие исследователи (Г. Ле-Бон, Г. Тард, 3. Фрейд), пытались воспользоваться этим политики (Наполеон, Гитлер и др.).

Есть ли реальные основания для таких взглядов на массы людей? «Толпы времен Французской революции отличались исключительно женскими свойствами» — пишет Серж Московичи [Московичи С.. 1996, с. 149]. Однако он же называет «редкой демагогией, что с толпами надо обращаться как с женщиной, чтобы повелевать ими» [там же, с. 148]. От чего же все вновь возникают такие суждения. Ведь и Наполеон писал: «У меня только одна страсть, одна любовница — это Франция. Я ложусь с ней» [там же].

Изучая психологию властной элиты в коммунистическом московском Кремле (была такая возможность) и в постсоветских высших эшелонах власти, я обратил внимание на то, что важным элементом «стресса власти» становится страсть, горение души, в котором можно видеть «нескончаемый, непрерывный сексуальный оргазм». Он сотрясает фанатичных властителей, и трудно понять: либо их физическая и душевная мощь преобразуется во властительный оргазм, или распаленные им, они становятся неутомимыми патриархами.

И почти всегда (а может быть — всегда) они нуждаются в жен- щинах-матриархах. Это и «кремлевские жены», властительную роль которых изучают историки, это и женщины, как правило, назначавшиеся при коммунистическом режиме на должности третьих (или четвертых) секретарей обкомов и райкомов КПСС и ВЛКСМ. Всегда властные и обязательно демонстративно-красивые, т. е. с матриархальной сущностью. Как ни странно, но большинство из них курировали областные (районные) спецслужбы и опирались на них. И теперь «матриархи» своей способностью монотонно, спокойно властвовать нередко уравновешивают и у нас, и в других странах взрывную экспансивность патриархов.

Конечно, не только «оргазм властвования» фанатичных властителей — причина их взглядов на толпу, как на женщину.

Возвращаясь к проблемам женщин Чечни, напомним о феномене психосоциального их «всплывания», после окончания «второй чеченской войны» в 2001 г , т. е. об усилении матриархата [Китаев- Смык Л.А., 2001, с. 64-65]. Но теперь в Чеченской Республике прослеживается обратная тенденция; и все же нынешние феминистские лозунги поддерживают влияние женщин (матриархов) в семьях чеченцев.

Жизнеспособность социальных сообществ (в семьях, этносах, государствах) гарантируется гармонией властных тенденций, реализуемых каждым из двух сексуальных воплощений (женского и мужского), т. е. разделения ареалов частной и общественной жизни. С преобладанием в одних ареалах матриархата, в других — патриархата, т. е. двух взаимодополняющих воплощений власти. В традициях запечатлялось оптимальное разделение подчиненных им видов деятельности, быта, пространства (в доме, в селе, в городе) и на разных иерархических уровнях. Оптимальная трансформация воплощений матриархальности и патриархальности, в связи с требованиями современных цивилизационных норм, гарантия благополучия человечества. 5.3.3.