Что же реально наблюдалось у наших «новичков в невесомости» и запечатлевалось тогда киносъемкой?

Сначала — реакция «Что такое?» (мгновенный поиск оптимальных путей поведения). Она была чем-то вроде интеллектуального вздрагивания и могла сопровождаться мышечным вздрагиванием. Этой реакцией решалось «Кем быть?» — стрессово-активным, либо стрессово-пассивным, или стрессово-конструктивным, а может быть, еще стрессово-каким-то.

У стрессово-активных после первых нескольких секунд страха возникало заразительное веселье. Оно было: 1)

неадекватно избыточным для происходящего в невесомости. Веселость была заметно чрезмерна, т. е. не только ситуационна, но еще и зооантропологична (см. с 2.2.4 по 2.2.8); 2)

немаловажным было то, что настроение стрессово-активных улучшалось, стирая все, омрачавшее жизнь дополетную. Светлым и приятным становилось все: и настоящее, и прошлое; 3)

их радость заражала всех своей детской открытостью, беспечностью. Экстаз невесомости, ликование охватывали всех летавших по кабине. Демонстративность этих переживаний индуктивно переходила от одного к другому и обратно; 4)

этому способствовало отсутствие у испытуемых технических заданий в полетах. Их лишь просили следить за своими ощущениями и переживаниями. Погружаясь в самонаблюдение, стрессово-активные с наступлением невесомости как бы: а) проваливались «в яму одуряющей радости»,

б) замечали в этой «яме» многих, как и они, инфантильно- беспечно-восторженных людей, летавших по салону самолета, несущегося по параболической траектории.

Вот рассказ одного из таких испытуемых сразу после полета: «Когда прекратилось падение, то я понял, как-то сознал, что жизнь У меня только здесь— счастливая, красивая. Не было мысли ни о каком-то там прошлом, ни о будущем. Я чувствовал это без сомнений, потому что вокруг летали веселые люди. Они стали тогда для меня не просто знакомыми сослуживцами, а душевно близкими. Хотелосьделиться моей радостью. Для этого не нужны слова. Между режимами невесомости мы падали на мягкий пол. А эти чувства сохранялись. Со следующими режимами радость росла. После посадки самолета сохраняется хорошее настроение, хотя я уже пришел в себя» (из послеполетного отчета испытуемого О.); 5)

радость нередко охватывала всех, летавших (парящих, порхавших) при невесомости в специальном отсеке салона самолета. Начинались шутки, смех, балагурство, детские игры — спонтанное, веселое «творчество». Была заметна массовая стрессовая временная инфантилизация [Китаев- Смык Л.А., 2001]. Добавлю о результатах моих многолетних исследований в ходе альпинистских восхождений и в горных экспедициях. Их участники, будучи в постоянной готовности к опасностям высокогорья, ощущали бодрящую радость своей успешности, как бы непобедимости в каждую конкретную минуту. При этом редуцировалась память о всех прежних житейских заботах и невзгодах, будто бы и прошлое, и будущее окрашено радостью текущего времени. Стресс мобилизовал все психические и физические силы для победной активности, не позволял обыденному прошлому затмевать ее смелость. Конечно, при физическом переутомлении или из-за трагических обстоятельств «бодрящая радость» могла иссякнуть. Но и тогда ее сменяло ожесточенное стремление к успеху. Даже отчаяние не лишало, а усиливало активность на путях к спасению. И только запредельное изнурение делало людей пассивно ждущими своей гибели, все же с надеждой на спасение отрядом, идущим на помощь. Но окончим перечень позитивно-активных эмоций при ударах невесомостью; 6)

распоряжение прекратить веселое парение при невесомости тут же отрезвляло всех испытуемых. Дурашливость исчезала. От детской радости оставалось бодрое настроение, готовность работать по основной программе полета (испытание в невесомости приборов, устройств). Приказ «Успокойся, работай!» был особенно действенен, если вокруг уже некоторые спокойно сидели, фиксированные при невесомости привязными ремнями на рабочих местах.

Все это свидетельствовало о том, что стрессово-активные люди во время экстатической фазы стресса сохраняют способность (возможно, она возрастает при стрессе), во-первых, оценивать приоритетность задач и быстро переключаться на выполнение важнейших, т. е. быстро превращаться из «дурачка» в «умного»; во-вторых, подчиняться властным влияниям, благодаря возросшей внушаемости или за счет стрессового пробуждения зооантропо- логического коллективизма (стайности), свойственного больше мужским особям.

Таким образом, при стрессе первого ранга уже в его экстатической фазе, возрастает способность активно реагирующих людей к конструктивному (деловому, боевому) сплочению в составе иерархизированных социальных структур (коллективов) Конечно, это возможно при наличии 1) лидера, т. е. его примера и руководящего указания, 2) личной компетентности (деловой, боевой), активизирующейся при стрессе и делающей людей при экстремальной ситуации способными к стрессово-конструктивной деятельности. Все это было в режимах невесомости (при «ударах» падением) при стрессовом кризисе первого ранга у активно реагировавших людей (первой группы).

Стрессово-пассивные (из второй группы) невесомость переживали иначе. У них при исчезнувшей силе тяжести также была мгновенная реакция «Что такое?» Однако сразу за ней, как указывалась выше, появлялась иллюзия перевернутого положения Вместе с ней ощущение у кого большей, у кого меньшей вялости, скованности всего тела, неприятное смущение, казавшееся «непонятным, беспричинным».

Эта «смущенная пассивность» — отличительная особенность кризиса первого ранга (т. е. при «аларм-реакции») у стрессовопассивных. Всех этих испытуемых (второй группы) в полетах с режимами невесомости рано или поздно тошнило, многих даже рвало. Их прозвали «пассивными тошнотиками».

Пассивность после тошноты, и тем более рвоты, становилась иной, уже без смущенной растерянности, которая вытеснялась болезненной слабостью. Это была вторичная стрессовая пассивность-болезненность Она становилась одной из отличи тельных особенностей стрессового кризиса второго ранга. Многие «пассивные тошнотики» отказывались от участия в последующих полетах. Те же, кто соглашались снова и снова летать с нами, со временем адаптировались к гравитационным стрессорам, у них переставали возникать пространственные иллюзии и тошнота.

Будучи в невесомости рядом с развеселыми стрессовоактивными новичками, недавние «тошнотики» индуцировались (заражались) их весельем, но без инфантильной безмятежности. Их шутки и балагурство имели налет ерничества, за которым скрывались дискомфортные ощущения Было несколько случаев, когда у, казалось бы, полностью адаптированных к невесомости испытуемых (в прошлом «пассивных тошнотиков») в полетах были вспышки злости, «злобы с улыбкой» как реакции на инфантильную радость стрессово-активных новичков. В послеполетных отчетах эти «озлобившиеся» сообщали об удивляющей теперь их самих спонтанной неадекватной агрессивности такого их отношения к дурачившимся активным новичкам.

Эта стрессовая брутальность легче провоцировалась у тех, кто «вышел» из своей стрессовой пассивности, адаптируясь к стрессору. Но брутальность могла вспыхнуть и у людей, причисляемых при стрессе к другим группам. Эти аффективные вспышки возникали у наших испытуемых вопреки их временной стрессовой алекситимии (см. 2.5). Сходные внезапные интенсивные взрывы эмоций были замечены Питером Сифнеосом с сотрудниками и у клинических пациентов, постоянно страдающих алекситимией, [Nemiah J., Freyberger Н., Sifneos P., 1976, p. 430-439], в те же годы, когда проводились и наши, описываемые здесь эксперименты [Китаев-Смык Л.А., 1963 а, 1963 б, 1964]

Если отличием вошедших в первую группу была их стрессовая экстравертируемость (усиление при стрессе внимания к тому, что вокруг, к окружающим людям), то внимание людей второй группы, напротив, в тех же стрессогенных условиях обращалось к их внутрителесным ощущениям и к своим тягостным переживаниям. Эти стрессово-интровертировавшиеся испытуемые не теряли из виду все вокруг себя, но ощущали неизъяснимую (алекситимную) отчужденность всего вокруг, «закрытость души», как написал в послеполетном отчете испытуемый X.

Таким образом, при многократно повторяющемся «ударном» стрессе пробуждались психические свойства, не проявлявшиеся в спокойной обстановке. Их удавалось замечать, как указывалось выше, т. к. гравитационный стрессор был свободен (чист) от социально- и интеллектуально значимых экстремальных воздействий (см. 1.3.4). 2.3.3.